Кто потерял Россию?

[phoenix®]

Кто потерял Россию?*
Джозеф Стиглиц, лауреат Нобелевской премии по экономике **

Резюме
Во многих странах процесс трансформации, начавшийся с падения Берлинской стены в конце 1989 г., еще далек от завершения. Но уже сейчас очевидно, что в России он происходит далеко не так, как обещали или надеялись сторонники рыночной экономики. Как показано в данной статье, для большинства населения экономическая жизнь при капитализме оказалась даже хуже, чем утверждали прежние коммунистические лидеры. Создана система кланового и мафиозного капитализма. Средний класс практически уничтожен. Единственное достижение создание демократии оказалось в лучшем случае весьма хрупким. Перспективы на будущее мрачные. В том, что произошло, виновата в первую очередь российская сторона. Однако и западные советники, в особенности из Соединенных Штатов и Международного валютного фонда, поощрявшие проведение политики Вашингтонского консенсуса, которая включала либерализацию цен и торговли, финансовую стабилизацию и приватизацию, также должны взять на себя определенную часть вины.
1. ВВЕДЕНИЕ

С падения Берлинской стены в конце 1989 г. начался один из наиболее важных переходных экономических процессов всех времен. Это был второй смелый экономический и социальный эксперимент XX в. [1]. Первым был переход России к коммунизму семьюдесятью годами ранее. Со временем провал этого первого эксперимента стал очевидным. В результате революции 1917 г. и советской гегемонии над значительной частью Европы после Второй мировой войны около 8% мирового населения, жившего при советской коммунистической системе, лишились политической свободы и возможности экономического процветания. Второй переходный процесс в России, так же как и в странах Восточной и Юго-Восточной Европы, еще далек от завершения, однако многое ясно уже сейчас: в России он происходит далеко не так, как обещали или надеялись сторонники рыночной экономики. Для большинства людей, живущих в республиках бывшего Советского Союза, экономическая жизнь при капитализме оказалась даже хуже, чем утверждали прежние коммунистические лидеры. Перспективы на будущее мрачные. Средний класс практически уничтожен, создана система кланового и мафиозного капитализма, а единственное достижение создание демократии со значимыми свободами, включая свободу прессы, оказалось в лучшем случае весьма хрупким, в особенности после того, как прежде независимые телевизионные каналы были закрыты один за другим. В том, что произошло, виновата в первую очередь российская сторона. Однако определенную часть вины также должны взять на себя и западные советники, в особенности из Соединенных Штатов и Международного валютного фонда, столь быстро вступившие в страну стройными рядами, чтобы проповедовать евангелие рыночной экономики. Они, как минимум, обеспечивали поддержку тех, кто вел Россию и многие другие страны по пути новой религии рыночного фундаментализма, пришедшей на смену прежней марксизму, доказавшему свою несостоятельность.

-------------------------------
* Stiglitz, J.E. (2002) Who Lost Russia? J.E. Stiglitz, Globalization and Its Discontents, New York, W.W. Norton, 133165, 258261. © Stiglitz, 2002; © W.W. Norton, 2004

** Профессор Бизнес-школы Колумбийского университета (г. Нью-Йорк, США), e-mail: jes322@columbia.edu. Данная статья представляет собой главу из книги «Глобализация: тревожные тенденции», опубликованной издательством «W.W. Norton» в 2002 г.

[1]. Значительная часть данной статьи написана на основе исследований, более подробно представленных в других работах. См. Stiglitz (2000; 2001). Кроме того, см. Ellerman, Stiglitz (2000); Hussain, Stern, and Stiglitz (2000). Блестящую журналистскую оценку процесса трансформации в России см. в Freeland (2000); Brady (1999); Lloyd (1999). Ряд политологов провели исследования, выводы которых в целом согласуются с представленными здесь интерпретациями. См., в частности, Cohen (1998; 2000); Reddaway, Glinski (2001); McFaul (2001); Brown, Shevtskova (2000); Hough, Armacost (2001). Неудивительно, что определенное число реформаторов дало собственную оценку, значительно отличающуюся от представленной в этой статье, несмотря на то что подобные интерпретации чаще встречались в более ранний и более многообещающий период процесса трансформации; при этом названия некоторых работ со всей очевидностью не соответствуют дальнейшему ходу событий. См., например, Aslund (1995); Layard, Parker (1996). Более скептические взгляды см. в Klein, Pomer (2001).
------------------------------------------------------

Россия это нескончаемая драма. Немногие предвидели внезапный распад Советского Союза, а также неожиданный уход в отставку Бориса Ельцина. Некоторые считают, что проблема олигархии, самой худшей из крайностей за годы правления Ельцина, уже решена; другие просто считают, что некоторые олигархи всего лишь впали в немилость. Некоторые рассматривают увеличение объемов производства, последовавшее после кризиса 1998 г., как начало восстановления экономики, которое приведет к возрождению среднего класса; другие полагают, что для того, чтобы просто ликвидировать ущерб, нанесенный за последнее десятилетие, потребуются годы. В настоящее время доходы населения существенно ниже того уровня, который был десятилетие назад, а уровень бедности намного выше. Пессимисты рассматривают страну как ядерную державу, содрогающуюся от политической и социальной нестабильности. Оптимисты (!) видят полуавторитарное руководство, пытающееся установить стабильность, но за счет утраты некоторых демократических свобод.

После 1998 г. в России произошло резкое увеличение темпов экономического роста, обусловленное высокими ценами на нефть и выгодами от девальвации, против которой так долго выступал Международный валютный фонд. Но по мере того как цены на нефть пошли вниз, а выгоды от девальвации исчерпали себя, темпы экономического роста также замедлились. Сегодня экономический прогноз несколько менее мрачен, чем он был во время кризиса 1998 г., но он не стал более определенным. Правительство едва сводило концы с концами, когда цены на нефть основной экспортный товар страны были высокими. Если цены на нефть упадут, что, по-видимому, рано или поздно произойдет, то оно может столкнуться с реальными проблемами. В лучшем случае можно сказать, что будущее остается туманным.

Неудивительно поэтому, что дискуссия о том, кто потерял Россию, имела столь широкий резонанс. С одной стороны, данный вопрос, очевидно, не совсем уместен. В Соединенных Штатах он воскрешает в памяти дискуссии полувековой давности о том, кто потерял Китай, когда в этой стране к власти пришли коммунисты. Но это не Америка потеряла Китай в 1949 г. и не Америка потеряла Россию спустя пятьдесят лет. Ни в одном из этих случаев ни Америка, ни западноевропейские страны не контролировали ход политических и социальных событий. В то же время понятно, что, очевидно, что-то происходило не так, причем не только в России, но и в большинстве из более чем двадцати стран, возникших в результате распада Советской империи.

Международный валютный фонд и другие западные лидеры утверждают, что ситуация была бы намного хуже, если бы не их помощь и советы. У нас не было и нет магического кристалла, который мог бы нам сказать, что произойдет в случае проведения альтернативной политики. У нас нет возможности провести контролируемый эксперимент, позволяющий вернуться назад во времени с тем, чтобы проверить на практике альтернативную стратегию. Мы не имеем возможности удостовериться в том, что могло бы иметь место.

Но мы, тем не менее, знаем, что были высказаны определенные политические и экономические оценки, и мы знаем, что их результаты оказались катастрофическими. В некоторых случаях связь между политикой и ее последствиями проследить легко. Так, Международный валютный фонд беспокоился о том, что девальвация рубля приведет к новому всплеску инфляции. Его упорное стремление к сохранению и поддержанию завышенного курса рубля в сочетании с кредитами на миллиарды долларов в конечном счете привело к краху российской экономики. (Когда в 1998 г. рубль, в конце концов, был девальвирован, темпы инфляции не возросли столь резко, как того опасался МВФ, а в экономике произошел первый существенный рост.) В других случаях связи являются более сложными. Но опыт нескольких стран, проводивших различную политику в процессе трансформации, помогает выбраться из этого лабиринта. Важно, чтобы в мире дали аргументированную оценку политики МВФ в России, тому, что ее определяло, и причинам того, почему она оказалась столь неадекватной. Те, кто имел возможность наблюдать своими глазами, как принимались решения и какими были их последствия, в том числе я сам, несут особую ответственность за свою интерпретацию соответствующих событий.

Существует и другая причина для переоценки ценностей. Сегодня, спустя десять лет после падения Берлинской стены, очевидно, что переход к рыночной экономике будет длительной битвой, и многие, если не большинство вопросов, казавшихся решенными всего несколько лет назад, необходимо будет пересмотреть. Только если мы поймем ошибки прошлого, мы сможем надеяться на проведение политики, которая наверняка окажется эффективной в будущем.

Лидеры революции 1917 г. осознавали, что на карту поставлено нечто большее, чем просто экономические изменения, а именно изменения всех сторон общества. Аналогичным образом и переход от коммунизма к рыночной экономике представлял собой нечто большее, чем простой экономический эксперимент: он был трансформацией всего общества, а также социальных и политических структур. Одной из причин печальных результатов экономической трансформации явилось непонимание центральной роли этих других компонентов.

В период революции 1917 г. реформаторы понимали, сколь трудной является задача трансформации, и полагали, что ее нельзя решить демократическими средствами; в результате ее пришлось осуществлять посредством «диктатуры пролетариата». Некоторые из лидеров революции 1990-х гг. изначально считали, что, освободившись от оков коммунизма, российский народ быстро оценит преимущества рынка. Однако некоторые российские рыночные реформаторы (как и их западные сторонники и советники) мало верили или были слабо заинтересованы в демократии, опасаясь, что если российский народ будет иметь возможность выбора, он не выберет «правильную» (то есть их) экономическую модель. В странах Восточной Европы и республиках бывшего Советского Союза, где преимущества «рыночных реформ» не смогли материализоваться в одной стране за другой, результатом демократических выборов стал отказ от крайностей рыночных реформ и приход к власти социально-демократических или даже «реформированных» коммунистических партий, многие из которых возглавляли бывшие коммунисты. Неудивительно, что многие рыночные реформаторы продемонстрировали явную склонность к старым методам управления: в России президента Ельцина, обладавшего гораздо большей властью по сравнению с его коллегами в любой западной демократической стране, побуждали к проведению рыночных реформ путем издания декретов в обход избранной демократическим путем Государственной думы (Wedel (1998)). Это все равно, как если бы рыночные большевики, местные правоверные, а также западные эксперты и евангелисты новой экономической религии, попавшие в постсоциалистические страны, попытались использовать мирную версию ленинских методов для осуществления посткоммунистической «демократической» трансформации.
2 . ПРОБЛЕМЫ И ВОЗМОЖНОСТИ ТРАНСФОРМАЦИИ

Процесс трансформации, начавшийся в начале 1990-х гг., представлял собой большую проблему, но в то же время открывал большие возможности. Прежде было редкостью, чтобы какая-либо страна принимала добровольное решение перейти от ситуации, когда государство контролирует практически каждый аспект экономической деятельности, к ситуации, когда решения принимаются посредством рынков. Китайская народная республика приступила к трансформации в конце 1970-х гг., но она попрежнему далека от создания полноценной рыночной экономики. Одним из наиболее успешных примеров трансформации был Тайвань, расположенный в 100 милях от побережья материкового Китая и с конца XIX в. являвшийся японской колонией. После китайской революции 1949 г. он стал прибежищем для старого националистического руководства, которое, находясь на своей базе в Тайване, провозгласило суверенитет всего острова, сохранив его название «Китайская Республика». Оно национализировало и перераспределило землю, реорганизовало, а затем частично приватизировало ряд ключевых отраслей и весьма решительно создало жизнеспособную рыночную экономику. После 1945 г. многие страны, включая Соединенные Штаты, перешли от мобилизации военного времени к экономике мирного времени. В то время многие экономисты и эксперты опасались, что за демобилизацией военного времени, которая подразумевала не только изменение механизма принятия решений (отказ от определенного варианта командно-административной экономики, когда военное правительство принимает все основные решения относительно производства, и возврат к принятию производственных решений в рамках частного сектора экономики), но также и масштабную переориентацию производства товаров, например с танков на автомобили, последует серьезный спад. Но к 1947 г., второму полноценному послевоенному году, объемы производства в Соединенных Штатах на 9.6% превышали уровень 1944 г., последнего года войны. К концу войны (1945 г.) 37% ВВП так или иначе было связано с обороной. В мирных условиях эта цифра быстро была снижена до 7.4% (1947 г.).

Однако имелось одно важное отличие между переходом от войны к миру и переходом от коммунизма к рыночной экономике, на чем я более подробно остановлюсь позднее: до Второй мировой войны в Соединенных Штатах уже существовали базовые рыночные институты, несмотря на то что во время войны многие из них не функционировали и были заменены методами, основанными на «приказах и контроле». В отличие от этого Россия нуждалась в перераспределении ресурсов и создании множества рыночных институтов.

Но с аналогичными проблемами столкнулись Тайвань и Китай в процессе трансформации экономики. Обе страны столкнулись с проблемой коренной трансформации общества, включая необходимость создания основополагающих рыночных институтов. И обе страны достигли в этом действительно впечатляющего успеха. Взамен продолжающегося трансформационного спада они приблизились к двузначным темпам экономического роста. Радикальные реформаторы, стремившиеся дать советы России и многим другим странам с переходной экономикой, уделяли мало внимания их опыту и урокам, которые можно было извлечь. Это происходило не потому, что они считали, что история России (или история других стран, осуществляющих трансформацию) делает эти уроки непригодными. Они упорно игнорировали советы российских ученых (несмотря на то что последние были специалистами в области истории, экономики и обществоведения) по одной простой причине: они полагали, что почти завершившаяся рыночная революция сделает неуместной всю информацию, полученную из всех этих источников знания. То, что проповедовали сторонники рыночного фундаментализма, так это экономическую теорию из стандартных учебников сверхупрощенную версию рыночной экономики, уделявшую мало внимания динамике изменений.

Рассмотрим проблемы, с которыми столкнулась Россия (или другие страны) в 1989 г. В России существовали институты с такими же названиями, что и на Западе, но они не выполняли те же функции. В России имелись банки, но банки не сохраняли сбережения; более того, они не принимали решения о том, кому предоставлять кредиты; они также не несли никакой ответственности за контроль и обеспечение возврата кредитов. Скорее, банки просто обеспечивали «финансирование» в соответствии с указаниями Госплана. В России имелись фирмы, предприятия, производящие продукцию, но эти предприятия не принимали решений: они производили то, что им говорили производить с учетом тех факторов (сырья, рабочей силы и оборудования), которые им предоставлялись. Основным полем деятельности для предпринимательства было решение проблем, поставленных государством: государство определяло объемы производства для предприятий, но не всегда обеспечивало их необходимым количеством производственных факторов, а в некоторых случаях поставляло больше, чем это необходимо. Предприимчивые руководители предприятий заключали соглашения друг с другом, чтобы иметь возможность выполнить плановое задание, попутно получая несколько более высокие доходы по сравнению с теми, которые они могли получить в качестве официальной заработной платы. Подобная деятельность, в которой постоянно нуждалась советская система для простого обеспечения собственного функционирования, породила коррупцию, которая усилилась с началом перехода России к рыночной экономике [2]. Обход действовавшего законодательства, если не открытое его нарушение стали частью образа жизни, предтечей конца «верховенства закона», что явилось отличительной чертой трансформации.

Как и при рыночной экономике, в рамках советской системы существовали цены, но они устанавливались не рынком, а правительством. Цены на некоторые товары, такие как товары первой необходимости, искусственно занижались, позволяя сводить концы с концами людям, находящимся на нижней границе распределения доходов. Цены на электроэнергию и природные ресурсы также искусственно занижались, что вследствие огромных запасов этих ресурсов могла позволить себе только Россия.

В устаревших учебниках по экономической теории зачастую говорится о рыночной экономике так, как если бы она включала три существенных элемента: цены, частную собственность и мотив получения прибыли. Наряду с конкуренцией эти элементы обеспечивают стимулы, координируют процесс принятия экономических решений, гарантируют то, что фирмы произведут продукцию, необходимую потребителям, с минимальными издержками. Но не менее важно понимание роли институтов. Наиболее значимыми из них являются правовые и регулятивные рамки, обеспечивающие выполнение контрактов, четкое разрешение коммерческих споров, проведение четких процедур банкротства в ситуациях, когда заемщики не могут вернуть деньги кредиторам, поддержание конкуренции и контроль за тем, чтобы банки, привлекающие вклады, были в состоянии вернуть деньги вкладчикам по их первому требованию. Данная система законов и регулирующих органов позволяет гарантировать, что рынки ценных бумаг функционируют надлежащим образом, что руководители предприятий не обманывают акционеров, а акционеры, обладающие контрольным пакетом акций, не обманывают миноритарных акционеров. В странах с развитой рыночной экономикой правовые и регулятивные рамки были созданы более ста пятидесяти лет назад в ответ на проблемы, порожденные стихийным развитием рыночного капитализма. Банковское регулирование появилось после массового банкротства банков, регулирование рынка ценных бумаг после многочисленных случаев обмана излишне доверчивых акционеров. Странам, стремящимся создать рыночную экономику, не было необходимости вновь переживать подобные катастрофы: они могли извлечь уроки из опыта других стран. Но, несмотря на то что рыночные реформаторы могли ссылаться на важную роль институциональной инфраструктуры, они быстро забывали об этом. Они пытались избрать самый короткий путь к капитализму, создавая рыночную экономику без основополагающих институтов, а институты без основополагающей институциональной инфраструктуры. Но прежде чем создать рынок ценных бумаг, необходимо убедиться в том, что существуют реальные правила регулирования. Новые фирмы должны иметь возможность привлекать новый капитал, а это требует наличия банков, которые в действительности являются банками, а не тем типом учреждений, который был характерен для старого режима, или банками, просто предоставляющими кредиты правительству. Реальная и эффективная банковская система требует жесткого банковского регулирования. Новые фирмы должны иметь возможность покупать землю, а это требует создания рынка земли и системы регистрации прав собственности на земельные участки.

Аналогичным образом, в советское время фермерам выдавали семена и удобрения для проведения сельскохозяйственных работ. Им не надо было беспокоиться о получении этих и других факторов производства (таких как тракторы) или о сбыте своей продукции. Однако в условиях рыночной экономики должны существовать рынки факторов производства и готовой продукции, для чего необходимы новые фирмы или предприятия. Важное значение имеют также социальные институты. В рамках старой системы в Советском Союзе не было безработицы и, следовательно, не было необходимости в страховании по безработице. Люди обычно работали на одном и том же предприятии всю свою жизнь, а фирма обеспечивала их жильем и пенсиями. Но если бы после 1989 г. в России существовал рынок труда, то индивиды имели бы возможность переходить из одной фирмы в другую. Однако если они не могли получить жилье, подобная мобильность стала бы практически невозможной. Таким образом, необходим рынок жилья. Минимальный уровень социальной ответственности означает, что работодатели будут неохотно увольнять работников, если у последних нет иных средств к существованию. Следовательно, существенная «реструктуризация» экономики невозможна без создания сети социального обеспечения. К сожалению, ни рынка жилья, ни реальной сети социального обеспечения в новой России в 1989 г. не было.

Проблемы, с которыми столкнулись республики бывшего Советского Союза и другие страны коммунистического блока с переходной экономикой, были пугающими: необходимо было перейти от одной ценовой системы искаженной системы цен, преобладавшей при коммунизме, к рыночной системе цен; создать рынки и институциональную инфраструктуру, которые легли бы в основу новой системы ценообразования; осуществить приватизацию всей собственности, которая ранее находилась в руках государства. Необходимо было создать новый тип предпринимательства отличный от того типа, который умело обходил правила и законы, установленные государством, и новые предприятия, чтобы содействовать перераспределению ресурсов, которые прежде использовались столь неэффективно.

Вне зависимости от того, как на это смотреть, данные страны столкнулись с трудным выбором. Дискуссии относительно того, какой выбор сделать, были ожесточенными. Наиболее спорные вопросы касались темпов реформирования: некоторых экспертов беспокоило то, что если приватизацию не провести быстро, сформировав большую группу людей, заинтересованных в капитализме, то произойдет возврат к коммунизму. Но других беспокоило то, что если двигаться слишком быстро, то реформы обернутся катастрофой экономическим крахом, усугубленным коррупцией в политической сфере, которая позволит осуществить реванш со стороны или крайне левых, или крайне правых. Первое направление получило название «шоковая терапия», второе «градуализм».

Взгляды сторонников шоковой терапии решительно отстаивавшиеся Министерством финансов США и Международным валютным фондом превалировали в большинстве стран. Градуалисты, однако, полагали, что переход к рыночной экономике будет более эффективным, если двигаться с умеренной скоростью и в правильном порядке («последовательности»). Считалось, что совершенные институты не нужны. Но, в качестве примера, заметим, что приватизация монополии до создания эффективной конкуренции или регулирующего органа могла привести просто к замене государственной монополии частной монополией, еще более безжалостной в эксплуатации потребителя. Десять лет спустя здравый смысл градуалистского подхода был, наконец, признан: черепахи догнали зайцев. Градуалисты в своей критике шоковой терапии не только точно предсказали ее провал, но также изложили причины, почему подобная политика будет неэффективной. Единственным их просчетом оказалась недооценка масштабов катастрофы.

Если проблемы, вызванные трансформацией, были огромными, то такими же были и ее возможности. Россия была богатой страной. В то время как три четверти века коммунизма могли привести к забвению того, как функционирует рыночная экономика, одновременно в эти годы в стране был обеспечен высокий уровень образования, в особенности в технических областях, столь важных для новой экономики. В конце концов, Россия была первой страной, пославшей человека в космос.

Экономическая теория давала четкое объяснение провала коммунизма. Централизованное планирование обречено на провал просто потому, что ни один государственный орган не может собрать и обработать всю информацию, необходимую для эффективного функционирования экономики. Без частной собственности и мотива получения прибыли стимулы в особенности стимулы руководителей предприятий и предпринимателей отсутствовали. Режим ограничения торговли в сочетании с огромными субсидиями и произвольно устанавливаемыми ценами означал, что система была полностью деформирована.

Из этого следовало, что замена централизованного планирования децентрализованной рыночной системой, государственной собственности частной собственностью и устранение, или по крайней мере уменьшение, деформаций путем либерализации торговли приведет к бурному экономическому росту. Еще большие возможности для повышения уровня жизни предоставляло сокращение военных расходов, поглощавших значительную долю ВВП во времена существования СССР, в пять раз большую, чем в период после окончания холодной войны. Однако вместо этого уровень жизни населения в России и во многих других странах Восточной Европы с переходной экономикой упал.
3 . ИСТОРИЯ «РЕФОРМ»

Первые ошибки были допущены почти сразу же после начала трансформации. В 1992 г. в азарте построения рыночной экономики большинство цен были моментально либерализованы, что привело к инфляции, уничтожившей сбережения и сделавшей макроэкономическую стабилизацию первоочередной задачей программы реформ. Все осознавали, что в условиях гиперинфляции (двузначных темпов инфляции в месяц) будет очень сложно достичь успеха в осуществлении трансформации. Таким образом, первый раунд шоковой терапии моментальная либерализация цен повлек за собой второй раунд: обуздание инфляции. Это подразумевало ужесточение монетарной политики, то есть повышение процентных ставок.

Несмотря на то что в большинстве своем цены были полностью свободными, цены на некоторые из наиболее важных товаров, такие как природные ресурсы, поддерживались на низком уровне. В условиях недавно провозглашенной «рыночной экономики» это было откровенным приглашением: если вы можете купить, скажем, нефть и перепродать ее на Западе, вы сможете заработать миллионы или даже миллиарды долларов. Так люди и поступали. Вместо зарабатывания денег путем создания новых предприятий они обогащались на новой форме старого предпринимательства использовании ошибочной государственной политики. И именно подобное поведение, ориентированное на «поиск ренты», послужит аргументом для реформаторов, которые утверждали, что проблема заключалась не в том, что реформы проводились слишком быстро, а в том, что они проводились слишком медленно. Если бы только все цены были либерализованы сразу же! Этот аргумент во многом справедлив, однако для оправдания радикальных реформ он не подходит. Политические процессы никогда не обеспечивают технократам полной свободы действий по вполне убедительной причине: как мы видели, технократы зачастую упускают из виду важные экономические, социальные и политические аспекты. Реформа, даже в условиях эффективно функционирующей политической и экономической системы, всегда является «грязной» работой. Даже если был смысл в проведении моментальной либерализации, возникал вполне разумный вопрос, каким образом следовало ее осуществлять в отсутствие возможности быстро либерализовать цены в некоторых важных секторах экономики, например цены на электроэнергию.

Либерализация и стабилизация были двумя столпами стратегии радикальных реформ. Третьим столпом была быстрая приватизация. Но первые два столпа встали препятствием на пути третьего. Высокая инфляция с самого начала уничтожила сбережения большинства россиян, так что в стране не было достаточного количества людей, которые располагали деньгами для покупки приватизированных предприятий. Даже если они могли позволить себе покупку предприятий, было бы очень сложно их модернизировать, учитывая высокие процентные ставки и отсутствие финансовых институтов, обеспечивающих предложение капитала.

Предполагалось, что приватизация будет первым шагом в процессе реструктуризации экономики. Должна была измениться не только форма собственности, но и методы управления; предприятия должны были переориентироваться с производства того, что им говорили производить, на производство того, что необходимо потребителям. Такая реструктуризация, безусловно, потребовала бы новых инвестиций и, во многих случаях, увольнения работников. Увольнение работников способствует повышению общей эффективности, конечно же, только в том случае, если в результате работники переходят с н изкоэффективных предприятий на высокоэффективные. К сожалению, подобная конструктивная реструктуризация произошла в очень незначительной степени, отчасти вследствие того, что стратегия реформ поставила практически непреодолимые препятствия на ее пути.

Стратегия радикальных реформ оказалась неэффективной: после 1989 г. ВВП России ежегодно падал. То, что рассматривалось как краткосрочная трансформационная рецессия, обернулось десятилетним или даже более продолжительным спадом. Казалось, что нижняя точка спада не будет достигнута никогда. Развал падение ВВП был в России большим, чем после Второй мировой войны. В период 19401946 гг. объемы промышленного производства в Советском Союзе упали на 24%. В период 1990 1999 гг. объемы промышленного производства в России сократились почти на 60% даже больше, чем ВВП (54%). Те, кто знаком с историей предыдущего переходного процесса, направленного на построение коммунизма в период российской революции, могут провести определенные аналогии между тем социально-экономическим шоком и процессом трансформации после 1989 г.: поголовье скота в сельском хозяйстве сократилось наполовину, инвестиции в производство снизились практически до нуля. России удалось привлечь определенные иностранные инвестиции в добычу природных ресурсов; но опыт Африки давно показал, что если установить цены на природные ресурсы на достаточно низком уровне, то привлечь иностранные инвестиции в их добычу будет несложно.

Программа стабилизации, либерализации и приватизации, конечно же, не была программой достижения экономического роста. Ее целью было создание предпосылок для роста. Вместо этого она создала предпосылки для спада. Происходило не только сокращение инвестиций, но и износ капитала сбережения были обесценены инфляцией, поступления от приватизации или иностранные кредиты большей частью подверглись расхищению. Приватизация, сопровождавшаяся открытием рынков капитала, привела не к созданию богатства, а к выводу активов. Это было полностью закономерно. Естественно, что олигарх, который уже смог использовать свое политическое влияние для получения активов, стоящих миллиарды долларов, заплатив за них лишь небольшие деньги, захочет вывести свои деньги из страны. Хранение денег в России означало их инвестирование в страну, находящуюся в состоянии глубокой депрессии, и риск не только получения низкой прибыли, но и конфискации активов новым правительством, которое рано или поздно выскажет вполне обоснованные сомнения в «легитимности» процесса приватизации. Любой, кто проявил достаточно сообразительности, чтобы выйти победителем в приватизационной гонке, проявит достаточную сообразительность, чтобы вложить свои деньги в быстро растущий рынок ценных бумаг в США или перевести их в безопасное место на засекреченные счета в офшорных банках. Для этого не надо было даже рисковать и уезжать из страны, и поэтому неудивительно, что миллиарды долларов «утекли» за рубеж.

Международный валютный фонд по-прежнему обещал, что восстановление экономики не за горами. К 1997 г. у него было основание для оптимизма. Когда за период с 1990 г. объемы производства уже сократились на 41%, насколько еще они могли упасть? Кроме того, страна выполняла многое из того, на чем акцентировал внимание МВФ. Она провела либерализацию, хотя и неполную, осуществила стабилизацию, хотя и не до конца (темпы инфляции были существенно сокращены), и провела приватизацию. Но, безусловно, несложно быстро провести приватизацию, если никто не уделяет должного внимания тому, каким образом это делать: по сути, правительство отказывалось от ценной государственной собственности и передавало ее в чужие руки. В действительности это может принести правительству существенную выгоду, если выплата «благодарности» осуществляется наличными или путем финансирования политических кампаний (или обоими способами).

Но первые признаки восстановления экономики, наметившиеся в 1997 г., быстро исчезли. Фактически решающую роль сыграли ошибки МВФ, допущенные в другой, отдаленной части мира. В 1998 г. дали о себе знать последствия кризиса в Восточной Азии. Кризис вызвал осторожное отношение к инвестициям в развивающиеся рынки, и инвесторы требовали в качестве компенсации более высокой доходности при предоставлении кредитов этим странам. Отражением падения ВВП и инвестиций стало плачевное состояние государственных финансов: российское правительство осуществляло значительные заимствования. Несмотря на то что сбалансировать бюджет достаточно трудно, правительство, принуждаемое Соединенными Штатами, Всемирным банком и Международным валютным фондом к быстрой приватизации, за бесценок продало государственные активы и сделало это до того, как была создана эффективная налоговая система. Государство породило могущественный класс олигархов и бизнесменов, которые заплатили в виде налогов лишь небольшую часть того, что находилось в их собственности, намного меньше того, что им пришлось бы заплатить в любой другой стране.

Таким образом, во время кризиса в Восточной Азии Россия оказалась в странной ситуации. Страна располагала огромными запасами природных ресурсов, но ее правительство было бедным. Государство фактически отказывалось от ценных государственных активов, несмотря на свою неспособность обеспечить выплату пенсий пожилым людям и социальных пособий малообеспеченным слоям населения. Правительство занимало миллиарды долларов у МВФ, все больше погрязая в долгах, в то время как олигархи, получившие такой щедрый дар от государства, выводили миллиарды долларов из страны. Международный валютный фонд побуждал правительство к либерализации операций по капитальному счету, обеспечивающей свободное перемещение капиталов. Предполагалось, что подобная политика сделает страну более привлекательной для иностранных инвесторов; но в действительности она превратилась в дорогу с односторонним движением, облегчив вывод денег из страны.
3.1. Кризис 1998 года

Страна глубоко погрязла в долгах, и более высокие процентные ставки, явившиеся следствием кризиса в Восточной Азии, создали огромные дополнительные проблемы. Эта неустойчивая башня рухнула, как только снизились цены на нефть. Вследствие рецессии и депрессии в странах Юго-Восточной Азии, которые были усугублены политикой Международного валютного фонда, спрос на нефть не только перестал расти, как ожидалось, но фактически снизился. Возникшее в результате неравновесие между спросом и предложением нефти обернулось значительным падением цен на сырую нефть (более чем на 40% в первые шесть месяцев 1998 г. по сравнению со средним уровнем цен в 1997 г.). Нефть это основной экспортный товар и основной источник налоговых поступлений российского государства, так что неудивительно, что падение цен имело разрушительные последствия. Нам во Всемирном банке стало известно о данной проблеме в начале 1998 г., когда цены уже готовы были упасть даже ниже уровня издержек России по добыче и транспортировке нефти. Учитывая обменный курс на тот момент времени, нефтедобывающая промышленность России могла стать убыточной. В таком случае становилась неизбежной девальвация рубля.

Было очевидно, что обменный курс рубля завышен. Россия была наводнена импортными товарами, тогда как отечественные производители, не выдерживая конкуренции, переживали трудные времена. Предполагалось, что поворот в сторону рыночной экономики и отход от милитаризма позволят перераспределить ресурсы в пользу производства большего количества потребительских товаров или большего количества оборудования для производства потребительских товаров. Но инвестиции сократились, и страна прекратила производство потребительских товаров. Завышенный обменный курс в сочетании с другой макроэкономической политикой, навязанной стране Международным валютным фондом, привел Россию к краху. Несмотря на низкий официальный уровень безработицы, в стране существовала массовая скрытая безработица. Руководители многих предприятий неохотно увольняли работников, принимая во внимание отсутствие адекватной сети социального обеспечения. Безработица была хоть и небольшой, но достаточно болезненной: в то время как работники делали вид, что работают, руководители предприятий делали вид, что платят им заработную плату. Задержки выплаты заработной платы были массовыми, и когда работники все же ее получали, то зачастую это были не рубли, а продукция предприятия.

Если для этих людей и для страны в целом завышенный обменный курс был катастрофой, то для нового класса бизнесменов он был благом. Им требовалось меньше рублей, чтобы купить себе «мерседесы», дамские сумочки от Шанель и импортные итальянские деликатесы. Завышенный обменный курс был благом и для олигархов, пытающихся вывести деньги из страны, поскольку они могли получить больше долларов за рубли в случае перевода своей прибыли на счета в иностранных банках.

Несмотря на эти страдания большинства россиян, реформаторы и их советники из Международного валютного фонда опасались девальвации, полагая, что она вызовет новый всплеск гиперинфляции. Они сильно сопротивлялись любым изменениям обменного курса и были готовы привлечь в страну миллиарды долларов, чтобы этого избежать. К маю и, конечно же, к июню 1998 г. стало очевидно, что для поддержания обменного курса России необходима внешняя помощь. Доверие к валюте было подорвано. Вследствие уверенности в неизбежности девальвации внутренние процентные ставки резко возросли, и по мере того как люди конвертировали свои рубли в доллары, все больше денег выводилось из страны. По причине этой боязни хранить рубли и отсутствия уверенности в способности государства вернуть долги, к июню 1998 г. правительство было вынуждено выплачивать 60% годовых по своим рублевым займам (ГКО, российский эквивалент американских казначейских облигаций). Буквально через несколько недель эта цифра возросла до 150%. Даже когда правительство пообещало осуществлять выплаты в долларах, оно столкнулось с высокими процентными ставками (доходность по номинированным в долларах долговым обязательствам, выпущенным российским правительством, увеличилась с около 10% до почти 50%, что на 45 процентных пунктов больше, чем процентная ставка, которую в то время было вынуждено выплачивать правительство США по своим казначейским облигациям); субъекты рынка полагали, что существует высокая вероятность дефолта, и они оказались правы. Даже эта процентная ставка была ниже, чем в противоположной ситуации, поскольку многие инвесторы считали, что Россия является слишком большой страной и имеет слишком важное значение, чтобы потерпеть крах. Поскольку инвестиционные банки НьюЙорка выделили России кредиты, они стали распространять слухи о том, насколько крупной должна быть программа помощи МВФ.

Кризис усиливался таким же образом, как это зачастую бывает с подобными кризисами. Спекулянты могли видеть, сколько резервов оставалось у центрального банка, и по мере того как резервы сокращались, ставка на девальвацию становилась беспроигрышной. Они почти ничем не рисковали, делая ставку на обвал рубля. Как и ожидалось, МВФ пришел на помощь, выделив России в июле 1998 г. 4.8 млрд долл [3].

В недели, предшествовавшие кризису, Международный валютный фонд проводил политику, которая после наступления кризиса лишь усугубила его. МВФ оказывал давление на Россию с тем, чтобы она осуществляла больше займов в иностранной валюте и меньше займов в рублях. Аргумент был прост: процентная ставка по рублевым займам намного превышала процентную ставку по валютным займам. Осуществляя заимствования в долларах, правительство могло сэкономить деньги. Но данный аргумент имел существенный недостаток. Базовая экономическая теория утверждает, что разница между процентными ставками по долларовым и рублевым облигациям должна отражать ожидание девальвации. Рынки приходят в состояние равновесия, так что издержки заимствования (или доход заимодавца), скорректированные с учетом риска, являются одинаковыми. У меня гораздо меньше уверенности в рынках, чем у МВФ; тем самым, я в гораздо меньшей степени верю, что в действительности издержки заимствования, скорректированные с учетом риска, одинаковы вне зависимости от валюты. Но наряду с этим у меня гораздо меньше уверенности в том, что Международный валютный фонд и его чиновники могут предсказать изменения обменного курса лучше, чем рынок. В случае России чиновники из МВФ полагали, что они умнее рынка они были готовы сделать ставку на российские деньги, хотя рынок считал, что это неправильно. Это заблуждение МВФ повторялось в различных формах вновь и вновь. Но неверным было не только это убеждение. МВФ подверг Россию огромному риску: если бы девальвация рубля все же произошла, России стало бы намного труднее возвращать номинированные в долларах займы [4]. Международный валютный фонд решил проигнорировать этот риск; побуждая к росту внешних заимствований и делая положение России в случае девальвации гораздо более сложным, МВФ несет свою долю ответственности за то, что в итоге Россия приостановила выплаты по своим долгам.
3.2. Программа помощи

Когда произошел кризис, Международный валютный фонд предпринял усилия по оказанию помощи, но хотел при этом, чтобы 6 млрд долл. из пакета помощи предоставил Всемирный банк. Общий пакет помощи равнялся 22.6 млрд долл. Как я указывал выше, МВФ намеревался обеспечить 11.2 млрд долл. из этой суммы, Всемирный банк планировал выдать кредит в размере 6 млрд долл., а остальную сумму должно было выделить правительство Японии.

Этот вопрос горячо обсуждался во Всемирном банке. Многие из нас с самого начала сомневались в необходимости предоставления кредитов России. Мы задавались вопросом, а были ли выгоды в виде возможности экономического роста в будущем достаточно большими, чтобы оправдать выдачу кредитов, которые оставят наследие в виде долгов. Многие полагали, что Международный валютный фонд облегчает правительству отсрочку важных реформ, таких как создание системы сбора налогов с нефтедобывающих компаний. Кроме того, бросались в глаза факты, свидетельствующие о коррупции в России. Собственное исследование коррупции Всемирного банка показало, что данный регион является одним из самых коррумпированных в мире. На Западе знали, что большая часть из этих миллиардов будет использована не по назначению, а пойдет семьям и приятелям коррумпированных чиновников и их друзьям-олигархам. Несмотря на то что Всемирный банк и Международный валютный фонд, казалось бы, занимали твердую позицию, отказывая в предоставлении кредитов коррумпированным правительствам, выяснилось, что существуют двойные стандарты. Небольшим странам, не имеющим стратегического значения, таким как Кения, было отказано в кредитах по причине коррупции, тогда как такие страны, как Россия, с гораздо большими масштабами коррупции, продолжали получать деньги взаймы.

--------------------------------
[4] Некоторые экономисты утверждают, что в действительности Международный валютный фонд не игнорировал данный аргумент. Фактически они полагают, что МВФ пытался не допустить девальвации, делая издержки столь высокими, чтобы страна не решилась на ее проведение. Если это на самом деле так, то Международный валютный фонд серьезно ошибся в своих расчетах.
-------------------------------

Помимо этих моральных соображений существовали и собственно экономические причины. Предполагалось, что деньги МВФ, выделяемые на оказание помощи, будут использованы на поддержание обменного курса. Однако если обменный курс валюты определенной страны завышен и это оказывает негативное воздействие на ее экономику, то поддержание обменного курса практически лишено всякого смысла, поскольку страна все равно будет нести потери. Но в более вероятной ситуации, когда подобная поддержка не дает результата, деньги будут тратиться напрасно и страна будет все больше погрязать в долгах. Наши расчеты показали, что обменный курс в России был завышен, так что выделение денег на поддержание этого курса являлось просто неудачной экономической политикой. Более того, расчеты, выполненные Всемирным банком до выдачи кредитов, исходя из оценок изменения во времени государственных доходов и расходов, четко показывали, что выдача кредита в июле 1998 г. результата не даст. Если бы процентные ставки чудесным образом не понизились бы, то к следующей осени Россия вновь столкнулась бы с кризисом.

Существовал и другой ход рассуждений, посредством которого я пришел к выводу, что дальнейшее предоставление кредитов России будет большой ошибкой. Россия была страной, богатой природными ресурсами. Если бы она правильно ими распоряжалась, то не нуждалась бы в деньгах со стороны; а если она не распоряжалась ими правильно, то было очевидно, что любые деньги извне не будут иметь большого значения. При любом сценарии аргументы против предоставления денег казались неоспоримыми.

Несмотря на сильное сопротивление со стороны сотрудников, Всемирный банк под огромным политическим давлением Администрации президента Клинтона выделил деньги России. Всемирный банк пришел к компромиссу, публично объявив о предоставлении очень большого кредита, но отдельными траншами, то есть частями. Было принято решение сразу же выделить 300 млн долл., а остальную часть позднее по мере прогресса экономических реформ в России. Большинство из нас считало, что данная программа потерпит неудачу задолго до того, как наступит время выделять следующие транши денег. Наши прогнозы оказались верными. Удивительно, но Международному валютному фонду, по всей видимости, удалось не заметить коррупцию и сопутствующие риски относительно того, что произойдет с деньгами. МВФ фактически полагал, что поддержание обменного курса на завышенном уровне является благом и что средства позволят это делать в течение более чем нескольких месяцев. Фонд выделил стране миллиарды долларов.
3.3. Провал программы помощи

Через три недели после получения кредита Россия объявила об односторонней приостановке платежей по долгам и девальвации рубля. 5 Рубль рухнул. К январю 1999 г. реальный эффективный курс рубля снизился более чем на 45% по сравнению с уровнем июля 1998 г. 6 События 17 августа ускорили наступление глобального финансового кризиса. Процентные ставки на развивающихся рынках превысили уровень, на котором они находились на пике кризиса в Восточной Азии. Даже те развивающиеся страны, которые проводили здравую экономическую политику, столкнулись с невозможностью привлечения дополнительных финансовых средств. Рецессия в Бразилии усугубилась, и в конечном счете страна также столкнулась с валютным кризисом. Аргентина и другие страны Латинской Америки, только начавшие постепенно восстанавливаться после предыдущего кризиса, вновь оказались на краю пропасти. Даже Соединенные Штаты не остались в стороне. Федеральный резервный банк НьюЙорка в частном порядке оказал помощь одному из крупнейших в стране хеджевых фондов «Long-Term Capital Management», поскольку ФРС опасалась, что его банкротство может ускорить наступление глобального финансового кризиса.

Сюрпризом относительно обвала рубля стал не сам факт обвала, а то, что он фактически застал врасплох ряд чиновников Международного валютного фонда, включая некоторых из самых высокопоставленных. Они искренне полагали, что их программа помощи будет работать.

----------------
[5] Безусловно, заявление российского правительства от 17 августа включало не только это, но данные положения имеют ключевое значение для целей нашего анализа. Помимо этого, российское правительство установило временный контроль за потоками капитала, такой как запрет для нерезидентов инвестировать в краткосрочные активы, номинированные в рублях, и девяностодневный мораторий на выдачу кредитов и выплату страховых платежей в иностранной валюте. Российское правительство объявило также о своей поддержке платежного фонда, созданного крупнейшими российскими банками для обеспечения стабильности платежей, и потребовало от Государственной думы созыва внеочередной сессии для принятия проектов законов, направленных на обеспечение своевременной выплаты пенсий и заработной платы работникам бюджетной сферы и оздоровление банковской системы. Подробности см. по адресу http://www.bisnis.doc.gov/bisnis/country/980818ru.htm, где представлены оригинальные тексты двух заявлений правительства для общественности от 17 августа 1998 г.

[6] Во вторник 17 августа 1998 г. на Московской межбанковской валютной бирже обменный курс рубля по отношению к доллару упал на 1.9% по сравнению с уровнем на 16 августа; однако к концу недели (пятница, 21 августа) падение составило 11% (опять-таки по сравнению с уровнем на 16 августа). В то же время 17 августа 1998 г. на неофициальном межбанковском валютном рынке курс рубля упал к концу дня на 26%.
-------------------

Наши собственные прогнозы подтвердились лишь частично: мы считали, что деньги помогут поддерживать обменный курс в течение трех месяцев; их хватило на три недели. Мы полагали, что олигархам потребуются дни или даже недели, чтобы вывести деньги из страны; это заняло всего лишь несколько часов или дней. Российское правительство даже «позволило» обесцениться обменному курсу. Как мы видели, это означало, что олигархам потребуется потратить меньше рублей на покупку долларов. Улыбающийся Виктор Геращенко, председатель Центрального банка России, говорил президенту Всемирного банка и мне, что это было просто «функционирование рыночных сил». Когда Международный валютный фонд столкнулся с фактами миллиарды долларов, выданные (в качестве кредита) России, осели на банковских счетах на Кипре и в Швейцарии спустя всего лишь несколько дней после предоставления кредита, он заявил, что это не его доллары. Данный аргумент показал либо полное непонимание экономики, либо уровень изворотливости, сопоставимый с продемонстрированным Геращенко, либо и то, и другое. Когда деньги были выделены России, то поступили они не в форме помеченных долларовых банкнот. Тем самым, нельзя сказать, что это «наши» деньги ушли куда-то. МВФ предоставил России доллары финансовые средства, которые, в свою очередь, перекочевали к местным олигархам, и те вывели их из страны. Некоторые из нас язвительно отмечали, что Международный валютный фонд мог бы всем значительно облегчить жизнь, просто перечислив деньги напрямую на банковские счета в Швейцарии и на Кипре.

Конечно, от оказанной помощи выиграли не только олигархи. УоллСтрит и другие западные инвестиционные банки, которые были среди тех, кто оказывал наибольшее давление с целью предоставления пакета помощи, знали, что бесконечно так продолжаться не может: они также взяли небольшую передышку, которую они могли себе позволить, обеспечив непрерывность притока помощи, чтобы покинуть страну с тем, что еще можно было спасти.

Предоставив кредит по необоснованной причине, МВФ лишь способствовал увеличению долгов России, не предоставив ничего взамен. Издержки этой ошибки несли не чиновники Международного валютного фонда, предоставившие кредит, не Соединенные Штаты, оказывавшие на них давление, и не западные банкиры и олигархи, получившие выигрыш от этого кредита, а российские налогоплательщики.

Однако у кризиса все же был один положительный аспект: девальвация стимулировала развитие конкурирующих с импортом секторов российской экономики, и товары, действительно производимые в России, наконец, стали захватывать все большую долю местного рынка. Это «непреднамеренное следствие», в конечном счете, привело к давно ожидавшемуся росту реальной (в отличие от теневой) экономики России. В этом провале присутствовала определенная ирония судьбы: предполагалось, что макроэкономика является сильной стороной Международного валютного фонда, и тем не менее даже в этой области фонд потерпел провал. Эти макроэкономические ошибки наложились на другие ошибки и в значительной степени способствовали огромному по масштабам спаду.
4. ПРОВАЛ ТРАНСФОРМАЦИИ

Редко когда разрыв между ожиданиями и реальностью оказывался большим, чем в случае перехода от коммунизма к рынку. Предполагалось, что комбинация приватизации, либерализации и децентрализации быстро приведет, возможно, после непродолжительного трансформационного спада, к существенному увеличению объемов производства. Ожидалось, что выгоды от трансформации будут большими в долгосрочном периоде по сравнению с краткосрочным, по мере замены старого неэффективного оборудования и появления нового поколения предпринимателей. Полная интеграция в глобальную экономику со всеми выгодами, которые она несет, также должна была произойти быстро, если не моментально.

Эти ожидания относительно экономического роста не оправдались не только в России, но и в большинстве стран с переходной экономикой. Лишь несколько бывших коммунистических стран таких как Польша, Венгрия, Словения и Словакия имеют ВВП, равный тому, который был десятилетие назад. В остальных странах масштабы падения доходов были столь большими, что их весьма сложно осознать. Согласно данным Всемирного банка, в настоящее время ВВП России составляет менее двух третей от ВВП 1989 г. (World Bank (2000)). Самым впечатляющим является спад в Молдове; сегодня объемы производства составляют менее трети того, что было десять лет назад. ВВП Украины в 2000 г. составлял всего лишь треть уровня десятилетней давности.

Многочисленные данные указывали на верные симптомы болезни России. Россия быстро превращалась из промышленного гиганта страны, которая смогла послать на орбиту первый искусственный спутник Земли, в страну-экспортера природных ресурсов (природные ресурсы, и в особенности нефть и газ, обеспечивали более половины всего экспорта). В то время как западные советники по проведению реформ писали книги с такими названиями, как «Наступление бума в России» или «Как Россия стала рыночной экономикой», непосредственные данные не позволяли всерьез воспринимать радужные картины, которые они рисовали, а более беспристрастные наблюдатели писали такие книги, как «Распродажа века: дикое путешествие России от коммунизма к капитализму» [7].

Масштабы падения ВВП в России (не говоря уже о других бывших коммунистических странах) являются предметом споров. Некоторые экономисты утверждают, что вследствие роста объемов и влияния неформального сектора экономики от уличных торговцев до водопроводчиков, маляров и других лиц, оказывающих услуги, чья экономическая деятельность, как правило, не находит отражения в статистике национального дохода, данные цифры преувеличивают масштабы спада. Однако другие экономисты утверждают, что в силу широкого распространения бартерных сделок в экономике России (свыше 50% объема продаж в промышленности)8, а «рыночные» цены, как правило, превышают «бартерные», статистика в действительности недооценивает спад.

-------------
[7] См. Freeland (2000); Layard, Parker (1996); Aslund (1995).
----------------

С учетом всего этого, тем не менее, существует консенсус относительно того, что большинство индивидов столкнулось с существенным ухудшением уровня жизни, что нашло отражение во множестве социальных показателей. В то время как в остальном мире продолжительность жизни заметно увеличивалась, в России она была более чем на три года меньше, а в Украине почти на три года меньше. Данные опросов домашних хозяйств об объемах потребления о том, что они едят, сколько денег тратят на покупку одежды и в каком типе жилья проживают, подтверждают существенное снижение уровня жизни населения, сопоставимое с тем, которое можно было оценить исходя из данных о падении ВВП. Учитывая, что государственные расходы на оборону снижались, уровень жизни должен был увеличиться даже в большей степени, чем ВВП. Чтобы рассмотреть это с другой стороны, предположим, что каким-то образом расходы на потребление могли остаться на прежнем уровне, а треть военных расходов могла пойти на финансирование нового производства потребительских товаров; при этом реструктуризации с целью повышения экономической эффективности или получения преимуществ от новых торговых возможностей не было. В таком случае потребление уровень жизни увеличилось бы на 4%, что является небольшим показателем, но все же намного лучшим, чем его фактическое снижение.
4.1. Рост бедности и неравенства

Данная статистика не говорит обо всей истории трансформации в России. Она игнорирует одно из наиболее важных достижений выгоды от новой демократии, сколь бы несовершенной она ни была. Но она также игнорирует и один из наиболее важных провалов рост бедности и неравенства.

В то время как размер национального экономического пирога уменьшался, он делился все более и более неравномерно, так что средний россиянин получал все меньшую и меньшую его часть. В 1989 г. только 2% проживающих в России находились за чертой бедности. К концу 1998 г. их количество резко увеличилось до 23.8%, если использовать в качестве показателя доход в размере 2 долл. в день. Согласно опросу, проведенному Всемирным банком, более 40% населения страны получали доход менее 4 долл. в день. Статистика по детям выявила еще более глубокую проблему: более 50% детей проживало в семьях, находящихся за чертой бедности. В других посткоммунистических странах имел место сопоставимый, если не больший, рост бедности [9].

-------------------------
[8] Относительно последствий и издержек бартера для российской экономики см. Gaddy, Ickes (1998).

[9] Совершенно очевидно, что трансформация не принесла выигрыша бедным. Например, нижний квинтиль населения имел долю дохода, равную 8.6% в России (в 1998 г.), 8.8% в Украине (в 1999 г.) и 6.7% в Казахстане (в 1996 г.) (World Bank (2001)).
------------------------

Вскоре после моего назначения во Всемирный банк я начал более пристально наблюдать за событиями и за применяемыми стратегиями. Когда я высказал свои соображения по этим вопросам экономисту из банка, игравшему ключевую роль в процессе приватизации, он отреагировал весьма горячо, приведя в качестве примера «пробки» из автомобилей, покидающих Москву летом на выходные, среди которых было множество «мерседесов», и магазины, заполненные импортными товарами роскоши. Это была картина, существенно отличающаяся от пустых и бесцветных прилавков магазинов при прежнем режиме. Я согласился с тем, что значительное количество людей достаточно разбогатели, чтобы стать причиной автомобильных «пробок» или создать спрос на обувь от Гуччи и другие импортные предметы роскоши, спрос, достаточный для обеспечения процветания некоторых магазинов. На многих европейских курортах богатые россияне сменили богатых арабов, которые преобладали там два десятилетия назад. На некоторых из этих курортов даже указатели на улицах были написаны на русском языке наряду с национальным языком. Но автомобильные пробки из «мерседесов» в стране с уровнем дохода на душу населения в 4730 долл. (по состоянию на 1997 г.) являются свидетельством ее болезни, а не здоровья. Это четкое свидетельство того, что богатство общества концентрируется в среде небольшой группы людей, а не распределяется между многими членами общества.

В то время как в процессе трансформации существенно возросло количество находящихся за чертой бедности и лишь немногие достигли вершины благосостояния, российский средний класс, по-видимому, принял на себя самый сильный удар. Прежде всего, как мы видели, инфляция обесценила их скудные сбережения. Без индексации заработной платы с учетом инфляции реальные доходы данной группы населения сократились. Уменьшение расходов на образование и здравоохранение привело к еще большему снижению уровня жизни. Те, кто мог, эмигрировали из страны. (В некоторых странах, таких как Болгария, население сократилось на 10% и более, а количество образованной рабочей силы уменьшилось еще сильнее.) Способные студенты из России и других республик бывшего Советского Союза, с которыми я встречался, интенсивно работали ради единственной мечты переехать на Запад. Подобные потери имеют важное значение с точки зрения не только того, что они в настоящее время означают для тех, кто проживает в России, но и того, что они означают для будущего: исторически средний класс имел ключевое значение в процессе построения общества, основанного на верховенстве закона и демократических ценностях.

Масштабы усиления неравенства, равно как масштабы и продолжительность экономического спада, для многих явились сюрпризом. Эксперты ожидали лишь некоторого усиления неравенства или, по крайней мере, неравенства умеренного. В рамках старого режима доходы поддерживались приблизительно на одном уровне путем устранения различий в заработной плате. Несмотря на то что коммунистическая система не делала жизнь более легкой, она позволяла избегать крайней нищеты и поддерживала относительно равный уровень жизни путем обеспечения высокого общего качества образования, жилья, здравоохранения и охраны детства. С переходом к рыночной экономике плоды своих усилий будут пожинать те, кто много и эффективно работал, так что некоторый рост неравенства неизбежен. В то же время ожидалось, что в России не произойдет усиления неравенства, обусловленного передачей богатства по наследству. Без этого унаследованного неравенства в распределении доходов существовала надежда на более эгалитаристский характер рыночной экономики. Насколько же иной оказалась ситуация! В настоящее время уровень неравенства в России является сопоставимым с наивысшим в мире в тех латиноамериканских обществах, которые были основаны на полуфеодальном наследовании [10].

------------------
[10] Если использовать стандартный показатель неравенства (коэффициент Джини), то к 1998г. Россия достигла уровня неравенства, в два раза превышающего уровень Японии, на 50% уровень Великобритании и других европейских стран, и уровня, сопоставимого с Венесуэлой и Панамой. Между тем, те страны, которые проводили градуалистскую политику Польша и Венгрия, смогли сохранить неравенство распределения доходов на низком уровне в Венгрии оно было даже ниже, чем в Японии, а в Польше ниже, чем в Великобритании.
-------------------

Россия оказалась в наихудшей из всех возможных ситуаций, испытав огромное падение объемов производства и огромное усиление неравенства распределения доходов. И прогнозы на будущее мрачные: высокая степень неравенства препятствует экономическому росту, в особенности, когда она ведет к социальной и политической нестабильности.
5. КАК НЕАДЕКВАТНАЯ ПОЛИТИКА ПРИВЕЛА К ПРОВАЛУ ТРАНСФОРМАЦИИ

Мы уже рассмотрели некоторые направления, посредством которых политика, основанная на Вашингтонском консенсусе, способствовала провалу трансформации: неправильно осуществленная приватизация привела не к повышению эффективности или экономическому росту, а к выводу активов и спаду. Мы увидели, что проблемы были осложнены взаимовлиянием реформ, а также их темпами и последовательностью: либерализация рынка капитала и приватизация упростили процесс вывода денег из страны; приватизация, осуществленная до создания правовой инфраструктуры, расширила возможности и стимулы для вывода активов, а не инвестирования в будущее страны. Полное описание происходящего и полный анализ того, каким образом программы МВФ привели к спаду в экономике, требуют отдельной книги. Здесь я хотел бы в нескольких словах рассмотреть три примера. В каждом случае защитники Международного валютного фонда скажут, что положение было бы еще хуже, если бы не их программы. Применительно к некоторым случаям таким как отсутствие политики конкуренции МВФ будет настаивать на том, что подобная политика являлась составной частью их программы, но, увы, Россия ее не выполнила. Подобная защита наивна: при множестве оговорок программа МВФ содержала все необходимое. Однако в России знали, что когда страна неизбежно окажется в тяжелой ситуации и Международный валютный фонд пригрозит урезать помощь, власти проведут тяжелые переговоры, будет заключено соглашение (которое, как правило, не будет выполнено), и денежный кран вновь будет открыт. Важными были целевые ориентиры роста денежной массы, величина дефицита бюджета и скорость приватизации количество фирм, перешедших в частный сектор экономики; при этом никогда не уделялось внимания тому, каким образом этого достичь. Все остальное было вторичным; многое как политика конкуренции фактически было показухой, защитой от критики, которая утверждала, что МВФ упустил важные элементы стратегии успешной трансформации. Поскольку я постоянно требовал проведения более жесткой политики конкуренции, те, кто находился в самой России и был согласен со мной, кто пытался создать действительно рыночную экономику, создать эффективный орган по обеспечению конкуренции, постоянно благодарили меня.

Решить, на чем акцентировать внимание, определяя приоритеты, непросто. Учебники по экономической теории зачастую служат здесь слабым руководством. Экономическая теория утверждает, что для эффективного функционирования рынков должны существовать конкуренция и частная собственность. Если бы реформирование было простым делом, мож

[Вещий Олег]

Россию еще никто не терял. Поэтому и стараются убедить в этом русских.