Великомученник Остап Вишня

[Виктория из Киева]

Великомученник Остап Вишня

Будучи во Львове, я узнал, что украинско-немецкие националистические газеты подняли шумиху вокруг того, что якобы меня, Остапа Вишню, замучили большевики. Так вот слушайте, как это было на самом деле

Очень сильно они его мучили. И особенно один: сам черный, глаза белесые, и в руках у него кинжал, из чистейшего закаленного национального вопроса выкованный. Острый-преострый кинжал. «Ну,- думает Остап,- пропал!» Поглядел на него тот черный и спрашивает:

- Звать тебя как?

- Остап,- говорит.

- Украинец?

- Украинец,- говорит.

Как ударит он рукояткой в святая святых его национального «я» - Остап только вякнул. И душа его чирик-чирик и хотела вылететь, а тот черный его душу за душу, придавил и давай допрашивать.

- Признавайся,- говорит,- что хотел на всю Великороссию синие штаны надеть.

- Признаюсь,- говорит Остап.

- Признавайся,- говорит черный,- что всем говорил, что Пушкин - не Пушкин, а Тарас Шевченко.

- Говорил,- отвечает.

- Кто написал «Я помню чудное мгновенье»?

- Шевченко,- говорит Остап.

- А «Садок вишневый коло хаты»?

- Шевченко,- говорит Остап.

- А «Евгений Онегин»?

- Шевченко,- говорит.

- А-а-а! А что Пушкин написал? Говори!

- Не было,- говорит,- никакого Пушкина. И не будет. Один раз,- говорит,- что-то такое будто появилось, а когда присмотрелись - женщина оказалась. «Капитанская дочка» называется.

- А Лев Толстой? А Достоевский?

- Что ж,- говорит Остап,- Лев Толстой! Списал «Войну и мир» у нашего Руданского. А Достоевский - подумаешь, писатель! Сделал «Преступление», а «Наказание» сам суд придумал.

- А вообще,- спрашивает черный,- Россию признаешь?
- В этнографических,- говорит,- границах.

- В каких?

- От улицы Горького до Покровки. А Маросейка - это уже Украина.

- И истории не признаешь?

- Какая,- говорит,- там история, если Екатерина Великая - это же переодетый кошевой войска Запорожского низового Иван Бровко.

- А кого же ты,- кричит,- признаешь?

- Признаю,- говорит,- «самостийную» Украину. Чтобы гетман,- говорит,- был в широких штанах и в полуботковской сорочке. И чтобы все министры были только на «ра». Петлюра, Бандера, Немчура. Двоих только министров,- говорит,- еще могу допустить, одного на «ик», а другого на «юк»: Мельник и Индюк.

-Расстрелять! - кричит.- Расстрелять, как такого уже националиста, что и Петлюру перепетлюрил и Бандеру перебандерил.

Ну и расстреляли.

Такого писателя замордовали! Как он писал! Бож-ж-же ж наш, как он писал! Разве он, думаете, так писал, как другие пишут? Думаете, он писал обыкновенным пером и чернилами? И на обыкновенной бумаге? Да где это вы видели? Он берет, бывало, шампур - заостренную палочку аля галушек, - в черную сметану обмакнет и на тонюсеньких-претонюсеньких пшеничных коржах пишет. Пишет, лепешкой промокает и все время напевает: «Дам лиха закаблукам, закаблукам лиха дам». А в случае не очень уж смешно выходит, тогда как гаркнет на жену: «Жинка! Щекочи меня, чтоб смешнее выходило!»

И такого писателя расстреляли!

Попервоначалу ему было очень скучно.

Пока был жив, забежит, бывало, к Рыльскому или к Сосюре, опорожнят одну-другую поэму, ассонансом закусывая. Или они к нему заскочат, жена, смотришь, какую-никакую юмореску на сале или там на масле поджарит - жизнь шла!

А расстрелянный - куда пойдешь?

Одна дорога - на небо!

А там уж куда решат: в рай или в ад.

Первые сорок дней душа поблизости моталась. А когда она уже собралась в «обитель горнюю»,- увязался и он за нею.

В небесном отделе кадров заполнил анкету.
Зав посмотрел.

- Великомученик?

- Сильный,- говорит,- великомученик.
- За Украину?

- За нее,- говорит,- за матинку.

- В рай!

Перед раем, как водится, санобработка. Ну, там постригли, побрили.

-Не брейте,- просит Остап,- ус запорожский, а то потом,- говорит,- трудно будет национальность определить, поелику (вспомнил-таки, хвала Богу!), поелику,- говорит,- оселедец сам вылез...

-Так в какой же вас,- спрашивает завраспред,- рай? Общий? Или, может, в отдельный предпочитаете?
- А разве у вас теперь,- спрашивает,- не один рай?

- Нет. Прежде был один, общий для всех, а нынче разные рай пошли.

-Слава тебе, Господи!-говорит Остап.- Наконец-то! А я,- говорит,- боялся, что придется в одном раю с россиянами быть. Мне,- говорит,- в наш рай. Самостийный. Автокефальный.

-Пожалуйста!-говорит завраспред.

Приводят Остапа в самостийный рай. Взглянул - и сердце забилось-затрепетало. Сплошной вишенник и весь в цвету. Любисток. Рута-мята. Крещатый барвинок. Васильки. Чебрец. Евшан-зелье. Течет речка-ручеек. Стоит явор над водою. Над яром дуб склонился. По ту сторону гора, по эту другая. Камыши. Осока.

И в том раю на вишневой веточке соловушка щебетал.

- Кто- Курский? - спрашивает Остап.

- Курский ?

- Соловей,- спрашивает,- курский?

Райская гурия в кубовой плахте сразу же подбоченилась:

-Что вы, пане, трясця вашей матери, с ума спятили, чы шо? Какой-такой курский соловей? Чтобы в украинском раю да курский соловей... Да тысячу чертей в душу тому, кто только подумать так может!.. Да повылазили б у него глаза, кто это увидеть может! Да триста ему на пуп болячек-пампушек! Да...

Подбегает вторая, в китайчатой паневе, красным поясом перехваченной.

-Ой, лышенько мое, не умею так лаяться, как моя кумася...

-Наш рай ,- сразу же убедился Остап .

-Да ты знаешь, бешиха /прим. рожа, воспаление / тебе в живот, что мы, как только отавтокефалились, всех курских соловьев изничтожили. Да ты знаешь, что в нашем раю имеет право петь только тот соловей, который вылупился не далее пяти верст от Белгорода? А ты - курский! Да сто...

- Так это я,- Остап говорит,- не с национальной, а с орнитологической стороны...

- То-то оно и есть!

Ходит Остап по раю , осматривается.

- Ну до чего ж рай! Просто тебе рай, и баста!

Все в украинских нарядах, играют на бандурах, лирах, на сопилках, в бубны бьют.

Танцуют гопак и метелицу.

Гурии живут в кладовушках; чуток какую полюбил, так и в кладовушку.

Едят галушки, вареники, сало, колбасы, капусту, лапшу, путрю из ячменя сладкого.Пьют оковитую, варенуху и мед... Ездят только на волах. На конях - только всадники-казаки. Панов простолюдины в ручку чмокают. Паны простой люд канчуком вытягивают. Национальность - только украинцы да украинизированные немцы.

- И как же это вы так,- спрашивает Вишня,- устроились? Кто вам помог?

- А это,- говорят,- друзья наши, гестаповцы. Потому как это наш рай, самостийный и ни от кого не зависимый...

- А кто ж директором у вас?

- Вакансия. Ждем нашего дорогого потомка старинного казацкого рода Гитлеренко.

-А-а, ну тогда и я здесь останусь,- говорит Остап.- Всю жизнь мечтал панам руки целовать. На земле не довелось, хоть в раю натешусь.

И живет теперь Остап Вишня в раю, в карты играет и дикую редьку-свербигу ест. Вот самая что ни на есть правдивейшая правда о подлинном Остапе Вишне. А что ж это за Остап Вишня, который и теперь в большевистских газетах пишет?

- Ну, ясно, это большевистская фальшивка. По паспорту настоящая фамилия теперешнего Остапа Вишни «Павел (через ять) Михайлович Губенков». Из Рязанской области, хотя некоторые утверждают, что он в действительности из Вильнюса и что мать его - польский ксендз, а отец - знаменитый еврейский цадик. Последние сведения не проверены. Внешне он выглядит так: рыжая бородка клинышком, весь в лаптях, три раза в день ест тюрю и беспрестанно бренчит на балалайке, припевая «Во саду ли, в огороде».

Как напишет что-нибудь в газету, сразу бежит к Днепру и пьет из Днепра воду: Днепр хочет выпить.

Вот кто такой нынешний Остап Вишня.

...Выпьем... извиняйте... помолимся, господа, за упокой душеньки великомученика Остапа Вишни.

Да будет ему земля пером!

Самопишущим.
_________________
Не могу не согласиться с суждением авторитетнейшего российского демонолога В. И. Ульянова-Ленина, по мнению которого желтый черт ничем не лучше синего черта(А.Кураев)