neuch
Предупреждения : 1
Участник
Зарегистрирован: 01.03.2007
Сообщения: 554
|
|
|
|
|
1. В поисках ответа на национальный вопрос
Когда в разгар российско-грузинской пятидневной войны украинский МИД пригрозил не пустить Черноморский флот обратно в Севастополь, я думаю, многим и в Украине полезли всякие нехорошие мысли в голову. Может полуиронично, на уровне: «А я у тещи на чердаке от мобилизации прятаться буду», но тем не менее. В свете тех российско-украинских отношений, что складываются, пожалуй, со времен косы Тузла, а с «Помаранчевой революции» вообще пошли вразнос, уже не сильно тянет на иронию. Потому как перед человеком с русской идентичностью (и украинским паспортом) всерьез встает вопрос: «Глупость или измена?».
Поддерживать государство, гражданином которого ты являешься, какой бы, мягко говоря, глупой его политика (и внешняя, и внутренняя) тебе не казалась? Или не поддерживать? Что, в нашем клиническом случае перманентного обострения украинско-российских отношений, уже граничит с изменой. А в случае какой-нибудь заварухи в Севастополе, для меня, например, как офицера запаса украинской армии, дававшего присягу на верность народу Украины, наступает уже «момент истины». Я тут довольно часто буду обращаться именно к личным примерам, потому как считаю свой случай весьма типичным. Во всяком случае для иллюстрации подходящим.
Итак, существует всего три варианта поведения. Вариант первый. «Мы псковские!» Дезертирство. При желании, можно, конечно, найти кучу «отмазок». Мол, 99% населения, что Украины, что эРэФии все эти политические игры «по барабану». «Паны чубляться, у холопив чубы трищать». Да кому нужны эти Босфор и Дарданеллы?! 9/10 выпускников украинских школ не найдут эту Грузию (не говоря уже про Южную Осетию) на карте. В общем, в стиле «Окопной правды» 1917 года. И хотя это похоже на чистую правду (особенно про знание географии), но проблемы личной ответственности не снимает. Проще говоря, на чердаке с чистой совестью отсидется не удастся.
Вариант второй. «Это наша Родина, сынок!» Всегда считал себя человеком с раскованной фантазией, но представить, в силу октябрятско-пионерских детских комплексов, стреляющим в «наших»… В «немцев», т.е. говорящих по-польски, по-английски, по-турецки, всегда пожалста. А вот по-русски…
Вариант третий. «За вашу и нашу свободу!» Переход на сторону вероятного противника. А по поводу присяги есть набор патентованных отговорок. Мол, все генералы украинской армии приняли по две присяги. Лично знаю людей, которые присягали по три раза. А уж учитывая официальную идеологию украинского государства! Да у нас Иван Степанович Мазепа – национальный герой – на деньгах! В следующем году под Полтавой ему памятник поставят. Вместе с Карлом XII! А в этом году 350-летие Конотопской битвы праздновать будем. Иван Выговский – пример для подражания! А там и до Юрка Хмельницкого с Петром Дорошенко доберемся. Тоже герои учебников по истории. В общем, пантеон национальных героев, как никто, способствует выбору варианта третьего. Интересно, те, кто его формирует, об этом задумывались?
Но даже третий вариант «стрёмный» какой-то. Какая-то заноза, даже не на рациональном, а на эмоциональном уровне сидит. Нехорошо это как-то. И дело даже не в образе Мальчиша-Плохиша, всплывающего из подсознания (тем более, у тех, кому меньше 30-ти, из подсознания уже ничего не всплывает). Наверное, «бочку варенья и корзину печенья» от газпромовского буржуина принял бы и не поморщился. Но осадок бы остался. И это самое интересное!
Путем долгих психоаналитических размышлений пришел-таки к выводу. Все дело в отсутствии Большой Идеи. Работающей как во втором, так и в третьем варианте. То есть, с одной стороны, позволяющей стрелять в людей, говорящих с тобой на одном языке и носивших такие же как у тебя: октябрятскую звездочку, пионерский галстук, комсомольский значок, партийный билет (нужное подчеркнуть). А, с другой стороны, позволяюще плюнуть на присягу родному государству ради чего-то такого эдакого.
Поисками таковой Большой Идеи и предлагаю занятся. Выбора нет. Национализм – Большая Идея XX века. Но вот сможет ли он сохранить свой статус в веке XXI – это еще вопрос. Поэтому придется сначала потеоретизировать. Ради экономии бумаги общетеоретические выкладки подаются в телеграфном стиле.
2. Нация и национализм: краткий конспект
Нация – это форма организации индустриального общества в XIX-XX веках, приходящая на смену сословному обществу. Главной особенностью нации является тотальный, всеобщий характер ее институтов. Т.е. всеобщее юридическое равенство, всеобщая воинская повинность, всеобщее образование (низшее, а затем и среднее). Без тотального государственного вмешательства построить эти институты невозможно, поэтому основным инструментом формирования нации является государство. Точнее государство Модерна, поскольку лишь в конце XVIII – XIX веке появляется транспортная и информационная связность, позволяющая таким образом трансформировать общество. Постольку первая стадия формирования нации – это создание государства, то большинство современных «старых» наций, возникших на месте средневековых государств-империй, полиэтничны: британцы (англичане, шотландцы, валлийцы), французы (бретонцы, провансальцы, гасконцы, французы), испанцы (кастильцы, каталонцы, баски) и т.д. Вторая стадия формирования нации - стандартизация, усреднение, унификация населения, т.е. всех этнических, социальных, политических, территориальных, сословных сообществ на территории государства. Именно здесь проходит граница между государством Модерна (государством-нацией) и традиционным государством (государством-империей). Империя – это государство, ограничивающееся политическим контролем над подвластными сообществами, без стремления к их социально-культурной унификации. Существовали и империи Модерна – колониальные империи, в которых государство-нация осуществляло контроль над подвластными территориями, без интеграции населения колоний в господствующую нацию. Третий (последний) этап национального строительства – формирования национального сознания – суммы стереотипных представлений для подавляющего большинства представителей нации (независимо от их этнического происхождения, места в социальной иерархии, политических пристрастий). Элементами национального сознания являются: чувство территориальности, национальный язык, национальная культура. К примеру, американским национальным сознанием обладает, условно говоря, и негр (пардон, афроамериканец) из Гарлема, и потомок конфедератов из Вирджинии. То есть национальным сознанием мы можем назвать ту совокупность взглядов, норм, традиций и т.п., которая может быть «вынесена за скобки» в процессе изучения индивидуальных или групповых взглядов представителей нации. После констатации того, что процесс формирования нацсознания идет достаточно успешно (то есть небольшой «джентльменский набор» довольно нехитрых идей глубоко и прочно вбит в сознание 99,9% населения государства), можно считать нацию построенной.
По своей социальной структуре нация делится на «классы» (не в марксистском понимании) или страты, в зависимости от размера богатства, уровня образованности, престижа. Т.е. представители нации = граждане национального государства рассматриваются как абсолютно равные личности, различия между которыми носят не качественный, а количественный характер. Там же, где «старые» социальные институты (кастовые, племенные и сословные деления и предрассудки) еще не исчезли, они становятся препятствием на пути становления национального единства.
Национализм (в самом широком смысле этого слова) – это не идеология, а дискурс, в рамках которого и работают три идеологии Модерна: консерватизм, либерализм, социализм. Традиционно считается, что национальный дискурс появляется на свет в ходе Великой Французской революции, взрывая собой сословный дискурс. Хотя постоянно забывают о войне за независимость США, которую сами американцы называют Великой Американской Революцией, и с которой начинается формирование американской нации. Тем не менее. В начале XIX века начинается триумфальное шествие национального дискурса по Европе. В результате чего трансформируются общества «старых» государств (Великобритания), появляются новые «национальные» государства (Второй Рейх и Итальянское королевство) и зарождаются национализмы малых народов (типа венгерского и чешского) в традиционных империях. Ведь обычно национализмом (мы будем называть его национализмом в узком смысле) называют теорию и практику провозглашения определенной общности «нацией» и борьбы за ее «государственное самоопределение», т.е. построение нового государства. «Нацией» может быть объявлена общность любого происхождения: административная (провинциальный (областной) сепаратизм), этническая (наиболее распространенный вариант), суперэтническая, лингвистическая, религиозная либо конфессиональная. Чтобы не путаться, будем называть первый национализм (дискурс) национальной политикой, а второй – сепаратизмом. Британская национальная политика носила либеральный характер, германская (в XIX веке) – консервативно-либеральный, а национал-сепаратизмы были, как правило, либерально-социалистическими.
3. Большая украинская идея
Теперь, теоретически подковавшись, попробуем применить наши построения на практике. Начнем с Большой Украинской Идеи.
Увы, претендовать на сразу три заглавные буквы не получится. Украинство с момента своего зарождения не было самостоятельной силой. И дело даже не в польском и австрийском влиянии (хотя и не будем их недооценивать). Зародившись в начале XIX века, малоросийство было увлечением всяческой «этникой», «народными корнями», распространившимся тогда по всей Европе на волне Романтизма. Вполне, добавим, невинным увлечением имперской дворянской элиты («Вечера на хуторе близ Диканьки»). А вот лишь после того, как разбуженный декабристами Герцен, начал будить разночинную шайку-лейку, вот тогда и появляется собственно украинство. В общем, ничего нового, народничество с отростком в виде эсеров, затем социал-демократия. Т.е. все по моде революционной интеллигенции. Единственное отличие – «страшно далеки они от народа». Украинские партии в начале XX века оставались маленькими интеллигентскими кружками без массовой поддержки. Хилый росток украинского сепаратизма был привит к мощному древу Русского Революционного Движения и лишь потому окончательно не захирел.
Краткий миг расцвета украинского движения в 1917 году, тоже плоть от плоти Революции. Только на волне февральского хаоса могла заседать Центральная Рада, публиковаться Универсалы, проводиться «украинизация» Юго-Западного и Румынского фронтов, в Киеве создаваться гайдамацкие курени с громкими названиями. Но как только «задул Октябрь ветрами», так вся эта красота и скукожилась. И навстречу пьяным большевистским матросам Муравьева в январе 1918 года пришлось бросать кучку перепуганных гимназистов. Кстати, бой под Крутами также изо всех сил тянут в анналы национальной истории.
Дальнейшая клоунада широкому читателю известна по булгаковской «Белой гвардии», так что говорить тут особо не о чем. Добавим лишь, что внятно объяснить, почему даже родина «рыцарей Революции» - латышских стрелков – добилась независимости, а Украина нет, так до сих пор никто и не удосужился.
И вот теперь мы подбираемся к началу собственно национальной истории. Раньше была присказка.
Только в конце Гражданской войны появилось то, что можно назвать государственностью – Украинская Советская Социалистическая Республика. Победители-большевики провели ее четкие границы. Мы постоянно делаем ошибку, употребляя слово «Украина» применительно не только к началу XX века, но даже к XIX-му и XVIII-му. Тогда это слово ни на уровне официального употребления, ни на уровне населения не ходило. Использовались названия губерний (с конца XVIII – начала XIX века) или территориальные понятия: Слобожанщина (современная Харьковщина, юг Сумской и север Луганской областей), Малороссия (Черниговская, север Сумской и Полтавская области), Юго-Западный край (Волынь, Подолия, Киевщина), Новороссия (весь юг современной Украины – Херсонская и Екатеринославская губернии), Таврия (юг Запорожской области и Крым).
Только после окончания Гражданской войны слово «Украина» наполнилось постоянным смыслом и прописалось на картах. Т.е. у населения началась выработка чувства территориальности. Следующий шаг – национальная стандартизация и унификация в форме политики «украинизации». На еще не очень хорошо разработанный украинский литературный язык переводилось делопроизводство, средства массовой информации, образование. Позднее, то наступала «русификация», то опять «украинизация», это зависело от колебаний «генеральной линии». Но главное было сделано, за 70 лет Советской власти населению твердо вбиты в мозги слова «Украина» и «украинец». Заслуга создания «соборной Украины» вообще лежит лично на товарище Сталине. И праздновать «день соборности» нужно 17 сентября. В честь вторжения Красной Армии в «панскую Польшу» с целью помочь братьям-западным украинцам.
К 1991 году нация было подана на тарелочке с голубой каёмочкой. Дело оставалось за малым. Кстати, обратим внимание, что в 1917 году рухнуло все, общество рассыпалось на атомы, а в 1991-м аккуратно (без шума и пыли) разошлось по национальным квартирам. А Большая Украинская Идея (вместе со своими адептами) в очередной раз оказалась не у дел. Как было уже однажды сказано (правда, по другому поводу) «жизнь пронеслась мимо, сверкая фарами». Операцию же «Независимость» подготовили и провернули секретари ЦК и «бароны» промышленности. Монолитная украинская нация в марте 1991 года монолитно проголосовала за сохранение Союза, а в декабре 91-го не менее монолитно за независимость. И после этого начался самый "цимус". Но мы прервемся, чтобы поговорить о еще более забавной вещи – советской нации.
4. Рождение, жизнь и смерть советского народа
Во второй половине XIX века европейская мода – национализм – докатилась и до Российской империи. Которая до этого жила практически в полной имперско-традиционной невинности. Только после польских восстаний довольно-таки вялый курс на административную интеграцию окраин в состав империи стал всеобщим и форсированным. К нему добавилась языково-культурная унификация в форме русификации. С этим связаны и Валуевский с Эмским указы.
Алексей Миллер – автор монографии «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIХ века)» - утверждает, что столкнулись два проекта: украинский и проект «Большой русской нации». Но, кроме подобных боев на литературном фронте, других шагов в рамках русского националистического дискурса лично я не вижу. Возможно, я выдаю желаемое за действительное, ведь империя модернизировалась, но политика властей оставалась подчеркнуто сословной. Вспомним, хотя бы указ Александра III о «кухаркиных детях». И это на фоне бурного развития российской промышленности, благодаря протекционистской политике того же Александра III.
Константин Крылов предложил называть левыми – прогрессистскими - все политические движения, выступающие за изменения существующего порядка, а правыми – консервативными – выступающие за сохранение.
Процесс модернизации толкал империю влево, на национальный путь, но власть этому изо всех сил сопротивлялась. Т.е. русское правительство до начала XX века одной рукой в социальной и политической сферах проводило реакционную политику, находящуюся вообще за пределами национального дискурса. А другой рукой в экономической сфере активно вело модернизационную национальную политику. Первый звоночек, что «так жить нельзя» прозвенел в 1905 году.
Фигурально выражаясь, Россия в начале XX века была «беременна» нацией, как Франция накануне 1789 года. Если бы процесс шел нормально, не по-французски, «родилась» бы вполне пристойная многоэтничная русская нация. То, что это было возможно, доказывает опыт Столыпина – первого русского политика, проводившего подчеркунуто националистическую консервативно-либеральную политику. То, что эта нация могла быть полиэтничной, в составе великоросов, малоросов, белорусов и других православных (а, в перспективе, и не только православных) народов, доказывает опыт Союза Русского Народа – самой массовой русской правой организации. Из, примерно, 300 тысяч его членов 100 тысяч входили в Почаевский отдел (Волынская губерния). А всего в Малороссии, Юго-Западном крае и Новороссии было около 200 тысяч членов СРН.
Но, увы, этот вариант нашей истории не реализовался. Реализовался другой. Но, обратите внимание. В отличие от Французской революции, в которой сошлись роялисты (сторонники сословного общества) и патриоты (сторонники национального общества), у нас не то что реакционеры, но даже консерваторы в качестве организованной силы не фигурировали. Гражданская война была войной «красных» и «белых», «Октября» и «Февраля», социалистического национального дискурса с либерально-социалистическим. «Черные», как отдельная сила, не участвовали.
Понятно, что объективно никакого-такого национального дискурса большевики не знали и знать не хотели. Они были интернационалистами и пламенно стремились к Мировой Революции, которая не произошла, а потому им пришлось обустраиваться в завоеванной стране. Вот в процессе этого обустройства и родилась «новая историческая общность – советский народ».
Ну. Так вышло. В результате Великой Русской Революции 1917-1937 годов вместо русской нации родилась советская. Считать ли сей процесс «абортом», а «совков», соответственно, жертвой аборта, либо «высшим воплощением чаяний русского народа» и «высшей стадией могущества русского народа» - дело вкуса. Отметим только, что СССР не был никакой империей. Это было типичное национальное государство. Его национальный характер был де-юре закреплен Сталинской Конституцией 1936 года, ликвидировавшей «поражение в правах» «по происхождению», а де факто – предоставлением паспортов колхозникам при Хрущеве. Все граждане СССР независимо от этнического происхождения («и ныне дикий тунгус, и друг степей калмык») обладали равными правами и обязанностями. Чтобы быть уж совсем точным, нужно сказать, что СССР был становящимся национальным государством. Процесс советской унификации и распространения национального сознания шел от Москвы до самых до окраин. Но в силу территориальной обширности и полиэтничности страны не мог быть закончен быстро и качественно. Т.е. качество вовлеченности (интегрированности) в советскую нацию у говорящих по-русски жителей крупных промышленных центров и обитателей горных кишлаков да пустынных аулов было разным.
Плюс к этому, у советской нации было два слабых места, которые в конце концов и привели СССР к распаду. Первое – «национальные республики». И дело не только в гигантских средствах, которые были потрачены на развитие национальной инфраструктуры, создание национальных языков, написание национальных литератур и выращивание национальных партийно-хозяйственных кадров. Главное – это «двухэтажное» национальное сознание граждан СССР. Причем, по сравнению с «нормальными» нациями, перевернутое вверх ногами. У «националов» на «первом этаже» находилась их национальная идентификация, а лишь на втором – советская. Т.е. в США это звучит: «Мы – американцы, а уж затем техасцы, калифорнийцы и орегонцы». А в СССР: «Мы - украинцы, азербайджанцы, туркмены, а все вместе – советские люди». Причем, у великороссов «первый этаж» вообще отсутствовал. Если у иных был свой национальный дом, то у великороссов, действительно «мой адрес не дом и не улица…». Т.е. великороссы были в первую очередь советские люди. И все. Ну не равнять же эРэСэФэСэРию с полноценной национальной республикой! Оцените разницу.
И второе слабое место. Низведение слова «русский» до названия всего лишь одного, пусть и самого большого, из восточнословянских народов (в терминологии XIX века – «племен»). Последствия грандиозны. Во-первых, понятие «национальная культура», низводится до понятия этническая. Точнее, одна из этнических. А, значит, перестает играть интегративную роль. Уже нет единой советской (в смысле русской) культуры, по типу американской, французской, британской. Есть совокупность «культур народов СССР». Во-вторых, русский язык – всего лишь «первый среди равных». И если Вальтер Скотт – это великий английский (британский) писатель шотландского происхождения. То Тарас Григорьевич Шевченко уже великий украинский поэт. Хотя он был подданным Российской империи и три четверти своих произведений (в основном, прозу) писал по-русски. Да и Украины (в отличие от Шотландии), ни как политической, ни как географической реальности при нем еще не существовало.
В совокупности эти два фактора давали разную скорость интеграции представителей разных этносов в советскую нацию. Наиболее интегрированными (скорее всего, на 100%) были великороссы. Во втором эшелоне шли жители «православных» автономий Поволжья, белорусы и украинцы. Причем, интегрированность последних продвигалась с востока на запад и от города к селу. От почти стопроцентной в наиболее промышленно развитых областях Востока и Юга УССР до относительно слабой в сельских районах Галичины. В третьем эшелоне шли представители прочих автономий Российской Федерации. И лишь в последнем - прибалты, кавказцы и среднеазиаты. Причем, планка жизненного уровня опускалась в обратной порядке. От наивысшей точки в прибалтийских и закавказских республиках до низшей в великорусском «Нечерноземье».
Даже учитывая всего лишь эти два фактора, не трудно понять, почему детонация распада СССР началась в Прибалтике и Закавказье. Высокий (по-советским меркам, конечно) жизненный уровень на фоне общесоветской нищеты, плюс развитая национальная инфраструктура при низкой интегрированости, дают взрывоопасную смесь.
Вот только, в пылу борьбы за независимость, республиканские элиты не учли, что не смотря на свою «двухэтажность», СССР таки был единым национальным государством. И республиканские «нации» не были самодостаточными организмами, вроде стран, входящих в Европейский Союз. Хотя внешне и напоминали таковые. Республиканские нации могли полноценно функционировать лишь в рамках советской нации. С распадом же СССР и самоупразднением «советского народа», произошел естественный откат. Прыжок «назад» в социальной структуре. Т.е. административные структуры в «новорожденных» государствах сохранились, а вот «социальная ткань» общества большинства республик деградировала. Произошел переход с национального на имперский, а то и родо-племенной уровень.
На национальном уровне остались, насколько можно судить, лишь законсервировавшая «все советское хорошее» Белоруссия да практически моноэтническая Армения. Азербайджан под большим вопросом. В империи «де-юре» превратились Эстония и Латвия. Звучит смешно, согласен. Но как еще назвать государства, на территории которых наряду с титульной нацией проживают «туземцы», не имеющие гражданства и не признаваемые частью нации. Империями «де-факто» стали Российская Федерация, Украина, Казахстан, Литва. Т.е. они сохранили «национальный антураж» - юридическое равенство граждан и формальные национальные институты. Но сущность этих институтов вместе с единым национальным сознанием была утрачена. О республиках Средней Азии судить не компетентен, но то, что клановость (трайбализм), там цветет и пахнет, понять можно и по публикациям в прессе. Грузия, Молдавия и Таджикистан после распада СССР оказались «провалившимися государствами», распавшимися на части.
5. Империя Украина.
Империей я буду называть государство (независимо от его размеров), которое политически и административно контролирует определенную территорию, на которой проживают различные, слабо между собою связанные сообщества (этнические, субэтнические, территориальные).
Сословный вопрос в конце XX – начале XXI века уже абсолютно не актуален, хотя в некоторых особо консервативных странах, например, в Великобритании, былое сословное деление еще тем или иным образом напоминает о себе (об этом писал Всеволод Овчинников в «Сакуре и дубе»). Но единству британской нации это абсолютно не грозит, гораздо большую угрозу для нее представляют шотландский национализм и неспособность интегрировать многочисленных «цветных» подданных Ее Величества. В нашем же случае Советская власть провела такую социальную унификацию, так перетасовала население, что подобный вопрос даже не стоит на повестке дня. Если нация – это машина по «перемолу» населения в единообразную национальную массу, то советская нация «перемалывала» попавшие в нее сообщества с удвоенной скоростью.
Племенной вопрос для восточных славян не актуален века так с XI-XII-го. Так что весьма интересная тема попыток интеграции многочисленных кавказских и среднеазиатских (а также северных, сибирских и дальневосточных) племен в советскую нацию для нас периферийна. Хотя отметим, что только непрестанными заботами Советской власти киргиз-кайсаки Старшего, Среднего и Младшего Жузов были объединены, получили наименование «казахи» и отделены от киргизов. Кыпчаки, текинцы, йомуды, сарыки и т.д. трансформировались (насколько сильно – это отдельный вопрос) в туркменов, а картлийцы, кахетинцы, гурийцы, мингрелы, сваны – в грузин. Несомненно одно, хотя возрождение племенной (клановой - родовой) солидарности в условиях распада былой национальной идентичности и дает определенные преимущества (этнические мафии), но, как свидетельствует опыт независимой Ичкерии или африканских государств, разъедаемых трайбализмом, построить на этой почве современное государство, не говоря уже про нацию, невозможно.
В условиях, когда основная национальная работа проведена: очерчены границы национального государства и у населения выработано чувство территориальности, проведена унификация и упразднены (насколько это возможно) пережитки былых социальных устройств – дело остается за малым. За выработкой и распространением (навязыванием) национального сознания.
Национальное сознание включает в себя построенные на основе определенной системы ценностей представления, нормы и образцы поведения, обычаи и традиции, обязательные для каждого лояльного члена нации. Не следует путать национальное сознание с элементами этнического стереотипа поведения. Каковой передается с помощью сигнальной наследственности (по принципу «Делай, как папа!». Ну, или мама).
В отличие от бессознательной этничности, ограничивающейся бытовой сферой, национальное сознание является попыткой приподнять «среднего человека» над повседневностью. Чаще всего за волосы. Потому как подавляющее число людей активно не желают, чтобы их вытаскивали из киплинговской милой египетской тьмы. Так что миссия националиста – это почти «миссия Белого Человека». Неслучайно в украинском националистическом дискурсе столь значительное место занимает понятие «свідомий українець» и постоянные жалобы на нехватку этой самой «свидомости» в массах.
Понятие «сознательность» говорит о том, что членом нации можно стать, но им невозможно родиться. Если какая-нибудь условная «Галя» из полтавских Кобеляк или даже львовского Дрогобыча во время учебы в столице нагуляет ребеночка от заезжего вождя племени Мумбо-Юмбо и вырастят этого отпрыска дружбы народов ее батько и маты, то будет оный условный дитятя стопроцентным малороссом или галичанином, выросшим на варениках или шкварках. Но вот станет ли он «свідомим українцем» или «жидомоскальським шовіністом», зависит уже от того, какие, прямо по Высоцкому, «нужные книжки ты в детстве читал». Если, конечно, дитятко будет относится к тем довольно немногочисленным индивидуумам, кои способны к сознательному выбору.
Дабы меня не обвинили в элитаризме, сошлюсь на авторитет отца Андрея Кураева («Христианин в языческом мире»): «Судьбы народов зависят в религиозной сфере от того выбора, что сделают 10-15 процентов религиозно самостоятельных граждан. А, значит, миссионеру для обращения народа в свою веру не нужно обращать большинство населения. Достаточно оказаться в поле зрения тех, кто сам ищет религиозную истину, и не оттолкнуть их. А затем эти десять-пятнадцать процентов уже передадут свой опыт и свои убеждения остальным. А если задача носит чисто негативный характер: раскол народа, то достаточно эти 15 процентов расколоть на двадцать групп по полпроцента – и народный организм будет духовно обезглавлен».
В нашем случае, эти десять процентов свидомых граждан интересуют вопросы национальной самоидентификации, они стремятся к выработке собственной точки зрения по тем или иным вопросам, как говорится «занимают активную гражданскую позицию. Павел Крупкин назвал таких людей «национальный актив». Они являются носителями и разработчиками национального самосознания.
Остальные 90% - это национальная масса, которая является объектом действий нацактива и пассивным потребителем продуктов национального самосознания, главным образом символики. Национальное самосознание – это индивидуальная система взглядов, присущая как отдельным людям, так и целым общественным группам. Т.е. это «проект» нации с точки зрения определенного идеологического либо политического сообщества. На ранних стадиях создания государства-нации реально конкурируют между собой несколько таких проектов (несколько форм национального сознания). Как правило, либо побеждает одна из них, либо стороны идут на компромисс (в противном случае раздел государства). Затем система образования, средства массовой информации, система государственной пропаганды распространяет победившее национальное самосознание среди «широких народных масс». Так формируется национальное сознание - согласие (консенсус) по базовым вопросам жизни нации, которое завершает собой процесс национального строительства.
Великая Отечественная война закончила процесс построения советской нации, этапами которого были Гражданская война, коллективизация, репрессии 30-х («тридцать седьмой»). Победа стала символической точкой, окончательно примирившей большевистскую власть и население СССР. Подавляющее большинство тех, кто не принимал Советы и навязываемый ими проект, были либо физически уничтожены, либо «сменили вехи». Пропаганда закончила дело, сформировав в мировоззрении советских людей определенную картину прошлого, настоящего и будущего. И хотя официальная мифология еще не раз подвергалась весьма значительной коррекции («XX съезд»), но дело было уже закончено.
«Перестройка» стала испытанием для советского «национального актива». Испытанием, которое он не одолел, начал давать трещины году эдак в 1987-ом, с началом политики «гласности», и рассыпался к 1991 году. Но «широкие народные массы» оставались непоколебимы. Скорее всего, именно поэтому распад СССР и прошел без шума и пыли. Бурлящие народные толпы не кинулись на улицы и повторения 1917-го не произошло. Обратим внимание, что и массовые народные движения (типа, пресловутого «Саюдиса»), и большая кровь появились в наименее интегрированных регионах: Прибалтике и Закавказье. Весь остальной советский народ продемонстрировал растерянный «пофигизм».
Сейчас в это трудно поверить, но накануне провозглашения независимости население УССР действительно представляло собой монолит, на фоне которого украинские националисты смотрелись сущими маргиналами. Например, я был весьма политизированным ребенком, начитавшимся «Комсомолки» и до хрипоты спорившим с учителями-«ретроградами» на уроках истории и русской литературы. Но желто-голубой флаг впервые увидел в 16-летнем возрасте, летом 1990 года. И то, не в родном городе на Днепропетровщине, а во время экскурсии в Умань. Кучка людей с «прапором» вызвала в моей экскурсионной группе чувства близкие к тем, что испытывают зрители при выходе на арену малоизвестных клоунов. Через год этот прапор стал державным.
91% на референдуме 1 декабря 1991 года было реакцией человека, у которого «голова кругом идет» и главное желание: «Да отцепитесь вы от меня, не трогайте меня, дайте, я залезу под одеяло и накроюсь подушкой!» Первые пару лет никто вообще не верил, что мы больше в СССР не живем. Казалось, это игра, скоро она закончится и все будет по-старому. Тем более что, по большому счету, ничего первое время и не менялось. Ну, да, жить становилось все хуже, но веселее. Началась первая, робкая, кравчуковская украинизация. Я как раз поступил на истфак Днепропетровского университета и у нас несколько преподавателей попытались перейти на украинский. Помучились и плюнули. Единственное исключение – «препод», читавший у нас «Историю Украины». Талантливый лектор, но националюга… Каково же было мое удивление, когда я узнал, что он – бывший секретарь парторганизации факультета. Сейчас, кстати – священник в Киевском патриархате! Для меня это знаковая фигура. Очень многое объясняющая, в том числе и в современных событиях.
В принципе, в идеологической сфере мало что поменялось. Ну, кафедры истории КПСС переименовались в кафедры истории Украины. Этим все и ограничилось. Вся идеологическая база советского периода осталась в силе. Все те же люди продолжали выдавать на-гора все ту же идеологическую жвачку для населения. Разве что начали менять «плюсы» на «минусы» и наоборот. Дело нехитрое: щелк рубильником. Но даже этого оказалось достаточно, чтобы монолитный ранее украинский советский народ дал трещину.
Первый звоночек прозвенел в 94-ом. Сначала крымчане выбрали Мешкова. Затем выборы президента Украины. Помните: «Кравчук – мир! Кучма – война!» Западные регионы за Кравчука, восточные и южные за Кучму.
Прийдя к власти, Кучма начал свою «многовекторную» внешнюю политику. Внутренняя была не менее прагматичной. Я думаю, Леонид Данилович войдет в историю как украинский Баррас. Если, конечно, считать Леонида Макаровича украинским Робеспьером. Вообще-то, первые годы незалэжности полностью укладываются в бессмертное: «Маемо тэ, що маемо». Пока в разных там москвах проводились «гайдаризации» всей страны, стреляли танки и лопались дефолты, у нас царила тишь, да гладь, да термидорианская благодать. И вот в этой тиши начался процесс рассыпания украинского советского народа. Неслышный как песочная осыпь. Население как-то незаметно осознало, что все. эСэСэСэРа больше нет. Пропаганда больше не работала. Идеологической накачки, которой люди подвергались с детства: октябрята – пионеры – комсомол (и это только надводная часть айсберга) не стало. Население было предоставлено само себе и медленно, но уверенно, стало превращаться в «туземцев». Тиражи книг упали до, по советским меркам, несуществующих. Тиражи газет также резко упали, их чтение свелось к просмотру телепрограмм, местных новостей и криминального чтива. Украинизация продолжалась, но приняла «ползучие» формы. Украинский язык в русскоязычных регионах рассматривался как «сакральный». Все понимают, но в реальной жизни не используют.
Украина стала империей. Населенной сообществами туземцев, которые интересуют власть лишь в той степени, в которой представляют опасность. Если туземцы платят подати, дают рекрутов и не бузят, на них не обращают внимания. Первыми начали бузить крымские татары, выторговав себе, таким образом, какой-то параллельный статус, со своими параллельным меджлисом и захватами земли. В ответ началась мобилизация русскоязычных крымчан, которые также превратились в сообщество с ярко выраженной региональной идентичностью. Еще двумя подобными территориальными сообществами стали Галичина и Донбасс. Наименее и наиболее интегрированные в советскую нацию регионы. Галицкая элита сделала ставку на символический капитал бандеровских партизанских лесов, отсюда все эти демонстративные переименования улиц и прочие пиар-акции. Элита Донбасса подчеркнуто ничего не меняла. Обозначились два символических полюса. Все попытки построения общенациональных партий приказами сверху, далее взятия под козырек и демонстрации тяжкого звероподобного рвения не пошли. Реально дееспособными становились лишь политические структуры, сформированные на базе бизнесс-групп с подчеркнуто региональным компонентом.
Еще одним консолидированным (если не организационно, то, по крайней мере, «ментально») сообществом стала украиноязычная интеллигенция, в массе своей состоящая из бывших «бойцов идеологического фронта», поддержанных властью. Ибо положение обязывает. А все попытки консолидации русскоязычной интеллигенции провалились. Страшно далеки они оказались от народа. Да и идей вменяемых у них не было.
Ситуация стала напоминать ту, что была в конце XIX – начале XX столетия, только в зеркальном отображении. Где-то в заоблачной выси есть имперская власть. Есть несколько придворных группировок, ненавидящих друг друга и борющихся на ласковый взгляд императора. Есть небольшие группы озабоченных интеллигентов, ведущих идеологические бои местного значения, никому, кроме участников, не интересные. На окраинах есть племена, способные нарушить спокойствие Поднебесной, с ними нужно вести малоприятные дипломатические переговоры и торговаться, не забывая про devide et impera. И есть туземное население, которое живет по-старому, как от дедов завещано, пытается приспособиться к новым социально-экономическим условиям и наиболее приспособившиеся начинают тяготиться старыми порядками.
И дело начинает подбираться к национальной революции.
6. Нацбилдинг
Над темой «оранжевой революции» пролито уже столько чернил, что добавить что-либо оригинальное весьма тяжело. Отметим только, что где-то до 2004 года глубоко в подсознании украинского «свидомого» национального актива занозой сидела мысль о том, что государственная независимость была не получена, а подарена. Как-то все получилось без усилий, без национального подъема, в общем, не по-взрослому. Периодически это чувство прорывалось в истерическом желании националистически настроенной интеллигенции «взойти на баррикады». Вот Майдан и стал сублимацией этого чувства. Попыткой прорыва из постсоветской империи в национальное государство.
Попыткой, вызвавшей подъем украинских национальных чувств и эйфорию. Не будем кривить душой, большинство стоящих на Майдане и сочувствующих им, были вполне искренни. Но, как показали события, для половины граждан Украины предложенный национальный проект оказался не симпатичным. И они тоже были вполне искренни. Но вся проблема, а может быть отсутствие проблемы, заключается в том, что никакого альтернативного проекта за их искренней нелюбовью к проекту «Украина» не было. Было непрятие украинства, был здоровый консерватизм и вытекающее из него отрицательное отношение к «революционерам», пусть даже и «бархатным». Были осколки былого советского сознания с его «братским русским народом» и неприятием НАТО и США. Было вполне человеческое чувство (особенно у жителей Донбасса): «Наших бьют!». Может даже (хотя в это трудно поверить), кого-то зачаровала ослепительная харизма Януковича (хе-хе!). Но все это негативная программа, голосование «против», а вот «за» не было. За отсутствием оного.
Можно было смеяться над действительно смешными закидонами майдановой украинской идеи, но противопоставить ей что-либо вменяемое и позитивное не получилось. Что могли предложить сине-белые: «Давайте ничего не будем менять?» Кстати, именно это и спасло Украину от раскола и возможной гражданской войны. Что могли противопоставить русские монархисты февральской стихии в 1917-ом? Да ничего, только тихонько отойти в сторону. Счастье наше, что у нас не настоящая революция, а ее бархатная симуляция.
Тем не менее, с победой «оранжевой революции» постсоветская часть нашей истории закончилась. И главным итогом сих событий, как мне кажется, стало утверждение украинского национального дискурса в качестве господствующего. Это не значит, что утвержден некий официальный канон, любое отступление от которого будет расцениваться как ересь со всеми вытекающими последствиями. Пока. Официальный канон еще не утвержден – это еще впереди.
Хотя уже можно сформулировать основные положения, на которых должно базироваться украинское национальное сознание. Территориальность – границы Украины есть границы распространения украинской нации, существовавшей с древнейших времен. Следовательно, внедрение термина «Украина», «на территории Украины» и т.д. во все предыдущие эпохи. Отсюда понятия типа: «украинские земли Киевской Руси», «южноукраинские территории XIX века» и тому подобных. Национальная история строится по схеме: древнейший украинский народ – украинская Киевская Русь – Галицко-Волынское княжество – борьба за национальное возрождение в Речи Посполитой - Козацкое государство – борьба за национальное возрождение в Российской и Австрийской империй – «Визвольни змагання» 1917-1921 годов – борьба за национальное возрождение в СССР – исполнение многовековых чаяний украинского народа – победа демократии, открывающая путь в Европу. Внутренняя гуманитарная политика – форсированная украинизация. Внешняя политика – форсированная интеграция в НАТО и ЕС, выстраивание образа России, как «вечного врага», поддержка антироссийских режимов. Естественно, существуют и другие более и менее радикальные версии украинства, которые власть вольна выбирать, исходя из своих стратегических или тактических интересов.
Проще говоря, идет процесс нацбилдинга, элементами которого являются и «Голодомор», и поддержка «братского грузинского народа», и «НАТО – наш компас земной, а Европа – награда за смелость», и памятник Карлу XII на поле Полтавской битвы ко 300-летию оной, и много еще чего.
Ситуация чем-то забавно напоминает вторую половину XIX века. Только в зеркальном отображении. Некогда «униженные и оскорбленные» украинцы теперь на коне, за ними власть, административные и финансовые ресурсы, средства пропаганды, а значит не только кучка искренне увлеченных националистов, но и полчища карьеристов и приспособленцев, почуявших, откуда ветер дует. Любую попытку вякнуть что-нибудь не в тему, теперь можно рассматривать как польско-австрийскую, пардон, российскую вражескую агитацию.
Поскольку каких-то структурных социальных преобразований проводить не нужно (как я уже писал, всю национальную «зачистку» провела Советская власть), то можно сосредоточиться и вести бои на идеологическом фронте. Причем, таковые и ведутся методами XIX века. Не чуждыми нам методами отсталой, расслабленной и либеральной Российской империи. А самыми что ни на есть европейскими – французскими. Вспомним, как сначала Вторая Империи, а затем и Третья Республика разделалась с окситанским (провансальским) движением. А ведь еще в середине XIX века не менее 40% жителей Франции не понимали французского языка! Тем не менее, Прованс так и не стал французской Украиной. А Малороссия, а за ней и Слобожанщина с Новороссией имеют все шансы на это.
Неукраинский национальный дискурс практически отсутствует. Представители русского национального актива разобщены и маргинализированы. Население… Какие могут быть претензии к туземцам?! «Если зайца долго бить, он научится курить». Вроде бы есть все шансы на превращение украинского националистического самосознания в национальное сознание жителей Украины. Но есть одна маленькая закавыка с загогулиной. На дворе, кто не заметил, цветет и пахнет Постмодерн. А значит «наша песенка до конца не спета!»
Виктор Бушин
«Руська Правда»
[http://www.ruska-pravda.com/index.php/20081103578/stat-i/ideologija/3.html] |
|
